атрибутов, задул мысленную свечу и представив родителей с широкими улыбками, сам улыбнулся им.
Он любил территорию кампуса в теплую погоду. Газоны, брызжущие в глаза нестерпимо зеленым, то и дело проглядывающиеся цветы, могучие деревья, у корней которых по традиции располагались с книжками студенты – все не переставало радовать его каждое утро. Традиция сидеть под деревом была для него из тех, что Анри воспринял с восторгом. Если выбрать удобное время и место, то можно расположиться удобно и незаметно для большинства, ощущая как лицо овевает свежий ветерок, присутствовать одновременно и в звуках, и в запахах, и в книге, и в теле в конце концов, и это давало ему большее ощущение соединения со всем вокруг. К тому
же, прислонившись к стволу любого из исполинских деревьев, он чувствовал себя защищенным.
Университет Анри также полюбил, но полюбил не сразу, только когда уже перестал слишком обращать на себя внимание всех вокруг. Он раз за разом убеждался, что выбрал интересное на данном срезе для себя направление, хотя не исключал возможности впоследствии направить свои желания иными путями. Почтенных профессоров, звенящих проседью в висках, сменяли молодые энергичные лекторы, и эти различия в образе мысли, подаче, лексике и самом материале, которые вливался в головы слушателей, представлялся Анри идеальным синтезом всего, что он мог желать.
Его изначально отметили как студента из «отдельной категории», за которым и в преподавательской среде приглядывали чуть пристальней. Он понимал, что это неизбежно, ведь пятнадцатилетних студентов на потоке больше не было, и меньше всего администрация кампуса и самого университета хотела, чтобы принятого на особых условиях подростка поймали с чем-то неположенным на одном из молодёжных сборищ. Но уже в первые полгода всем невидимым взорам стало понятно, что Анри вряд ли позволит себе совершить что-то подобное, и напряжённый взгляд со стороны сменился скорее безмерно заинтригованным необычностью их нового ученика.
Первые годы учебы запомнились Анри глубинным погружением в укоренённый здесь уже не один десяток лет учебный поток, величественный и полноводный, как он описывал его. Он чувствовал, что влился в него абсолютно и благополучно следовал его направлению. Его оценки были стабильно высокими, его работы неизменно привлекали внимание и похвалы. Начиная с того самого первого большого эссе, которое он тайком направил мистеру Майерсу, все остальные, которые он писал по долгу учебы, неизменно восхищали его преподавателей свежестью взгляда и новизной, так легко контрастирующей с традициями, при этом не принижавшие их, а просто выясняющие новые грани уже познанного, казалось бы, на сотни тысяч раз. Это послужило причиной того, что однажды один из его профессоров пригласил Анри к себе.
– Я читал многое из того, что ты пишешь, Анри, – сказал он ему, – и у меня есть предложение для тебя. Я , как ты может слышал, являюсь совладельцем журнала об образовании