в рот носовой платок и закрепила его шарфом, после чего скинула пеньюар, надела шляпу, опустила вуаль, натянула перчатки, набросила на плечи накидку и, схватив сумку, вышла из комнаты, закрыв дверь на ключ, а сам ключ опустила в первую попавшуюся вазу. Бесшумно, как кошка, она дошла до входной двери.
Квартира была погружена в полнейшую тишину.
Не было слышно ни звука, даже из кухни.
Не оглядываясь больше на этот дом, душа которого улетела вместе с душой Эдуара, Орхидея вышла на пустую лестничную площадку и осторожно потянула тяжелую дубовую дверь, хорошо ухоженный замок которой сработал без малейших щелчков.
Первое препятствие было преодолено…
Орхидея, сердце которой готово было выпрыгнуть наружу, сделала глубокий вдох, прежде чем начать спускаться по лестнице, устланной ковром, прижатым к ступеням медными рейками.
Она молилась сразу всем богам, чтобы внизу не оказалось консьержа.
И там его не оказалось.
Осталось сделать немногое, но это было потруднее. Она знала, что комиссар поставил одного из своих агентов, чтобы тот охранял подступы к дому. Она подумала, что разумнее было бы пройти через сад за домом, но как перелезть через стену, отделявшую его от соседнего жилого дома, в таком одеянии?!
Орхидея решила: вряд ли у сторожа найдется повод ее окликнуть, когда она выйдет, ведь жители двух других этажей не были подвергнуты домашнему аресту!
Не углядев никого в униформе за стеклами, защищенными витыми бронзовыми украшениями, она решилась приоткрыть дверь и посмотреть на улицу. Тот, кого она опасалась, сержант в темно-синей форме, в плаще и форменной фуражке, натянутой на самые уши, стоял совсем близко. Второй топтался возле черно-золотой металлической ограды, отделявшей улицу от бульвара Мальзерб.
Они смотрели в другую сторону.
Набравшись смелости, Орхидея вышла и направилась к парку, где быстро скрылась за изгородью.
Никто ее не окликнул, не остановил, и она немного постояла, не двигаясь, чтобы унять гулкие удары в груди…
Зимний день был настолько серым, настолько темным, что казалось, будто он и не наступал. Желтоватое небо, отяжеленное снегом, мрачнело. Через час должна была прийти настоящая ночь. В парке было пусто, за исключением одной старой отважной дамы, кормившей голубей и воробьев…
Зная, что ее уже не видят, Орхидея углубилась под деревья, обошла Коринфскую колоннаду и прошла к Ротонде Леду, решетка которой выходила на бульвар Каруселль, и стала искать свободный экипаж.
Их не было, пришлось пройтись пешком до площади Терн.
– На Лионский вокзал! – приказала она кучеру, прежде чем сесть на драповые подушки, новые, но уже пропахшие неприятным запахом охлажденного табака.
– Надеюсь, ваш поезд отходит не через десять минут, – ответил кучер, – по такому снегу я не стану просить мою Молодую Лань идти галопом.
– Нет, нет… У нас достаточно времени!
Она знала, что путь будет неблизкий, так как уже бывала на этом вокзале, когда вместе с ее дорогим мужем