а Великий ведёт; веди же меня тогда, та сила, данная мне свыше.
* * *
– О-о-о, могущественнейшая из всех богинь, – доносились ксении из подвала поместья Панкрайтов. Катакомбы, в которых происходило тайное служение и по которым теперь брёл Валенс трудно было назвать чем-то подвальным. А голос иерофанта всё продолжал, – ты нам сопутствовала и в грехах, и в радостях, и в отчаянии, и в счастье. Ты – пресвятая Гелио уже не раз спасала душу нашего брата. Ты та, кто очищает нас перед встречей с Великим; та, кто защищает нас на великом суде…
Не уж то инстинкты подняли меня ради сборища сектантов? Не королевских обязательств задача предо мною. Сообщить и усмирить – не больше. *Даже не испытывая какого-то интереса к скрывающемуся дальше по тоннелю, Валенс отдавал верность только кодексу правил, как хорошо вышлифованный ученик из высших гимназий. Единственным, что смогло его заставить обернуться и продолжить своё расследование была верность Великому и заложенному в Девятого короля восприятию. У всех королей, память, мышление и восприятие развиты более остро; собственно, это и был один из критериев, по которым Великий избирал своих служителей. Так имея сверхвыраженное восприятие, оно имело свойство автономии от хозяйского рассудка и могло жить собственной жизнью. Такая выраженность божественной чуткости как раз и не отпускала мысли короля вплоть до самого выхода из подземелья. Решив оставаться близким не только своду принципов, но и интуиции, Валенс разворачивается* Эти руины, настенные орнаменты и иероглифы… Я, конечно, мало сведущ в делах наших столичных знахарей, но по тому, что мне вторили на теологии, здесь всё же есть какая-то смута. Недобрым веет от этих голосов, смрадом отдают эти доносящиеся камлания. Не уж то ты, настороженность, данная мне ради творения всякого блага, всё же чуешь во всём этом какой-то дьявольский подтекст? Ах, будь по-твоему, доверюсь, да не воспротивлюсь.
* * *
– И не гневайся, не слепи и не сжигай нас своей лучезарностью, ибо не отступников караешь, как скорее благодетелей. Во всём есть смысл, какими-бы мы действами не выступали против, знай, нам ведомо, что в каждом, даже самом низком пороке, зарыты семена для пользы миру, а не для его гниения. Потому, – жреческий оратор перевёл дух и с яростно выдыхаемым потоком воздуха, он гортанным напевом изрёк, – да прославим же великую Калиго8 – истинную богиню всех начал!
Калиго?! Так вот чем были питаемы мои подозрения… Досточтимый Примус9 на последнем собрании доносил, что в обществе снова начало разрастаться язычество, что люди снова опускаются до служения идолам и жалким вымыслам. А язычник – куда хуже еретика. Клеврет-еретик лишь слегка отклоняется от верного направления, когда как язычник – это уже не просто идеолог, который может спокойно себе жить, даже со своим собственным разумением насчёт Великого; это заразная бацилла, что, чем скорее исчезнет из этого и так расшатанного мира,