поудобнее, и Саймон почти ничего не видел.
Он был в церкви всего два-три раза в жизни, и ему никогда не приходилось видеть такое большое помещение, с высокими сводами и двумя проходами, с огромными окнами из цветного стекла, на которых нарисованы ангелы и демоны. В центре каждого витража размещалось изображение Богородицы, которая обнимала своего младенца с таким же нежным выражением лица, как у его матери. Сьюзен проследила за направлением взгляда мальчика и прошептала, что изображения Богородицы сейчас запрещены, но поскольку их поместили сюда по приказу бабушки прежнего короля, то пока оставили.
– Так что нам повезло, а? – Она подтолкнула Саймона локтем. – У нас не отняли наши красивые стекла и украшения.
Саймон не ответил, потому что смотрел вверх. Высоко, под самой крышей церкви, он разглядел два ряда каменных ангелов; у каждого в руках был золотой инструмент; крылья наполовину расправлены, как будто они собирались взлететь с крыши.
Тут вошел настоятель в черном, с деревянным жезлом. В толпе зашептались, и Саймон отодвинулся от Сьюзен.
– Не бойся, – успокоила его Сьюзен. – Он не станет здесь колдовать. Хотя говорят, – добавила она, – что он входит и выходит из церкви незамеченным. Вот сейчас он здесь, – она щелкнула пальцами, – а через секунду его уже нет.
За настоятелем следовали хористы и члены церковной коллегии. Все они уселись за декоративной деревянной перегородкой, чтобы их не видели прихожане, и от этого Саймону стало немного легче. Затем вошли мальчики из грамматической школы, а с ними – директор и младший учитель. И, наконец, появились констебли, тащившие за собой арестантов из тюрьмы, избитых, в синяках, закованных в цепи. Это были люди, отказывавшиеся посещать церковь. Их заставили встать на колени между алтарем и скамьями.
Алтарь представлял собой деревянный стол. Перед ним стоял викарий в простой черной рясе, читавший всей пастве из молитвенника на английском языке, а не на латыни, как прежде.
Поскольку Саймон был зажат между двумя мальчиками, прислуживавшими в разных трактирах, а впереди стояли мать и Сьюзен, он мало что видел. Поэтому он смотрел вверх, на ангелов, которые, казалось, играли с хором. Когда люди перед ним немного подвинулись, он разглядел, что у аналоя стоит уже другой проповедник.
Это был человек, которого Саймон встречал накануне вечером – тогда он вел по городу армию своих последователей. Он стоял, хмуро взирая на конгрегацию, и, казалось, собирался что-то прочесть из большой Библии. Но он захлопнул книгу и, отойдя от алтаря, принялся прохаживать перед собравшимися. На этот раз на нем не было шлема. Не было на нем и шапочки и рясы священника – только простая черная одежда. Голова его была выбрита. Он был таким тощим, что адамово яблоко выступало на горле, как яйцо, из которого вот-вот вылупится птенец.
– В этом городе есть много врат, ведущих в ад, – начал он, покосившись на арестантов. – И каждого из вас заманил туда хитростью Змей – да! К самым вратам, за которыми разверзается огненная бездна!