и свистулькой.
Кусты разрослись и ветвями сплелись,
И в мае цветут они оба.
Саймон смотрел на мать, и Черный Джек тоже не сводил с нее свои змеиные глазки. Казалось, от нее исходит свет, он затопил всю комнату, и к концу песни все присоединились к поющим.
И шепчут они, что лежат в их тени
Два друга, любивших до гроба!
Когда Мари закончила, все потребовали еще песню, но миссис Баттеруорт возразила:
– Хватит! Вы хотите всю ночь мешать моим служанкам работать?
И Саймон понял, что мать победила, и они здесь остаются.
4
Саймону казалось, что ночь никогда не закончится.
– Когда они уйдут? – спросил он мать, имея в виду посетителей.
– Мы остаемся открытыми до тех пор, пока не закроемся! – отрезала миссис Баттеруорт.
И трактир действительно не закрылся до тех пор, пока из него не вышел последний посетитель, пошатываясь и горланя песню. А когда Саймон окинул взглядом пивной зал, то увидел на полу два-три бесчувственных тела.
– Я их не выношу отсюда, – пояснила миссис Баттеруорт, пнув ногой одного из них, который даже не шевельнулся. – Сами уйдут утром.
Сьюзен отвела Саймона в крошечную мансарду, не больше шкафа, находившуюся на верхней площадке темной лестницы. Перила были сломаны, две ступеньки сгнили.
– И пусть никуда не суется! – зарычала им вслед миссис Баттеруорт. – Мне ни к чему, чтобы он по ночам рылся у меня в сундуках.
– Не обращай внимания, – прошептала Сьюзен. – Завтра ей нужно идти в суд, и ее наверняка оштрафуют. Вот почему она в таком скверном настроении.
Саймон не знал, что такое Корт Лит, но не стал спрашивать. Он огляделся в крошечной комнате, пока Сьюзен расстилала мешковину на деревянном топчане. На полу стояли коробки с тканями и тарелками, старые кувшины, от которых как-то странно пахло, и ящик с яблоками. Где же будет спать его мама?
– Твоя мама спит в моей комнате, со мной, – сказала Сьюзен, словно прочитав его мысли. – Я тебе покажу, если хочешь. – Она дотянулась до крошечного разбитого окошка в потолке и заткнула его тряпками. – Лучше не бродить одному в темноте, хорошо? – посоветовала она, проходя мимо него к двери. – Лестница очень старая.
У Саймона и не было намерения бродить по дому в темноте, но он впервые в жизни ночевал отдельно от матери. Шесть ступенек отделяли мансарду от комнаты, в которой ночевала Мари вместе с Сьюзен. Она была едва ли больше его чердака, но на полу лежал соломенный матрас, достаточно большой, чтобы на нем поместились двое. Женщина, склонившаяся над матрасом, выпрямилась при виде сына. Саймон бросился к ней, и она дотронулась до его лица.
– Саймон, – сказала она, – теперь у тебя есть своя собственная комната!
Она ободряюще улыбнулась сыну, но вид у нее был усталый. Что-то сжалось в животе у Саймона.
– С тобой, – произнес он на цыганском языке, но она ответила по-английски:
– Тебе там будет чудесно.
– Конечно, будет, –