его обуревают противоречия, он ищет для своей души равновесия. Он больше меня не задерживал, и я ушла.
Теперь мне пора бы уже приступить к анализу твоих и моих ошибок. Но буду перед тобой честной, как перед собой. Твои ошибки мне ясны, а своих я не вижу…
Алешенька, милый, как бы это было замечательно, если бы ты был со мной! Как бы мне легко работалось и легко дышалось!
Последние месяцы живу одиноко и скучно. Даже на лодке перестала кататься. Все близкие и знакомые относятся ко мне с подчеркнутым вниманием, как к человеку, пережившему большое несчастье. Меня это раздражает, и я чувствую, что становлюсь несносной. Единственная отрада – это работа. Сижу в архиве чуть не по целым суткам.
Пиши, но только не из жалости ко мне. Нет ничего другого, что бы так могло унизить меня. Прощай, бурундук полосатый! Надумаешь вернуться в город – знай: я встречу тебя без упреков и всегда с радостью.
Софья.
Р. S. Письмо посылаю не перечитывая, таким, каким оно получилось. Знаю, что если начну перечитывать, то обязательно найду какие-нибудь противоречия, и тогда захочется его переписать, и отправление вновь затянется».
Софья вложила письмо в конверт, заклеила его и приготовилась уже написать адрес, как вдруг в дверь постучали.
– Войдите! – разрешила она.
Вошел Бенедиктин. На этот раз он был одет в штатский костюм: светло-серая тройка, пышный цветистый галстук, лаковые туфли.
– Я, кажется, вторгся не вовремя, – кивнув на конверт, проговорил он.
– Нет, Григорий Владимирович, пожалуйста. – Софья встала и придвинула ему кресло.
– Здравствуйте и спасибо. А Захара Николаевича нет?
– Да вы разве не с ним были? Он утром говорил, что вы собирались вместе в обком.
– Я уклонился от этого путешествия. В сущности, кто я? Рядовой работник. А в обкоме нужны руководители, – с чуть приметной улыбкой сказал Бенедиктин.
– Почему же только руководители? – удивилась Софья.
– С них больше спросу… А я что? Чернорабочий науки… без звания и степени…
– Вы наговариваете на себя, Григорий Владимирович. Вспомните пословицу: «Уничижение паче гордости», – засмеялась Софья.
– О нет, Софья Захаровна. Я говорю правду. Пока Бенедиктин на фронте кровь проливал, ловкие люди не дремали: готовили диссертации, продвигались по служебной лестнице, заботясь о собственном благополучии…
– Диссертации и звания – дело наживное: сегодня их нет, завтра они появятся.
– Упрощаете, Софья Захаровна! Да, впрочем, спорить не будем, я не с этой целью пришел…
Софья вопросительно посмотрела на Бенедиктина.
– Вы, вероятно, думаете, что я скажу что-то особенное. А у меня пустяковое дело, вернее – просьба или скорее предложение. Мои приятели организуют сегодня небольшую дружескую вечеринку и поручили мне пригласить вас. Народу будет очень немного, все свои, главным образом ученики и сотрудники Захара Николаевича. Не откажите, Софья Захаровна!
– А Марина Матвеевна будет? – спросила Софья.
– Конечно!