он обидится и на смех поднимет. А Богословскому можно было даже сообщить, что больному «сполох выливали»: ничего, под рюмочку примет с самой серьезной рожей, поймет и даже похвалит. Уж на что родитель, Тимофей Саввич, деловит и обстоятелен, а тоже попросил сынка: «Приведи вашего Богословского. Меня самого об этом просит владимирский рыбник Окулин». Родителю не откажешь – позвал.
Рыбника скрючило острым мышечным ревматизмом. Хорошо покушавший эскулап вместе с домашними стал судить-рядить – и не нашел ничего лучшего, как положить его под медведя… А поскольку медведи на Владимирщине уже поизвелись, послали срочных гонцов в Нижегородскую губернию. Все это время Богословский пировал вместе с рыбником, который стоном стонал, и рюмку ко рту ему слуга подносил. Ожил, когда ему медведь в лицо рявкнул…
Когда Савва в университете рассказывал про это, ученые эскулапы вроде Антоши Чехонте смеялись:
– Не может быть! Ведь медведь мог его сломать.
– Окулина-то? – в свою очередь хохотал Савва. – Это еще бабушка надвое сказала. Вы бы его видели! Тут кто кого сломает: медведь рыбника – или рыбник медведя. Сам не видал, но рассказывали: они с медведем на равных боролись… пока Окулин в пляс не пошел!
Савва слонялся по лестницам, ученый эскулап в обратном порядке пробежал. Уже с веселым лицом. Савва с понятием крикнул ему:
– Решили-таки послать за медведем!
– Решили! Тороплюсь, Савва…
Теперь вниз его унесло. И Амфи куда-то подевался – никак на обед к Суворину! Лутошились тут возле него всякие-разные, но ведь скука-то университетская. «Здрасьте» да «здрасьте», а толку что? Пустые, чаще всего и подобострастные, поклоны. Раскланялся, тоже куда-то торопясь, граф Сергей – и совсем не по-графски запрыгал по ступеням. Эк им неймется! Хоть и Толстой – а не толстый же!
От нечего делать Савва спустился на морозные ступеньки. Здесь всегда ошивалась студенческая голытьба. Особенно первокурсная. Сегодня еще ничего, и мороза-то совсем нет, но все же… Он распахнул бобровую шубу и по-приятельски присел рядом. Студиоз был в шинельке и потому подложил под себя выброшенный швейцарами входной коврик. Вот на нем и подрабатывает. Из поповской многодетной семьи, а кормиться-то надо. Тоже с дуру на химический факультет занесло, но для клиентов он был правовед – так больше доверия. Здесь на ступеньках еще торчало двое – конкуренты! Читают письма неграмотным мещанам с ближних улиц, пишут прошения, советы даже дают. За гроши, а все же за день набирается на похлебку. Этот, Алешка, дошлый, удачливее других. Он знает, кто из какого уезда и даже из какой деревни, где родители, какой муж, какая жена, сколько ребятишек, кто у кого в любовниках, у кого какая свекровь или там теща. У Алешки и отец-то, кажется, лишился прихода из-за пьянки, мать-поповна от всего этого стала истеричкой, теперь негласный бордельчик держит – не заскучаешь дома-то…
– Пойдем, Алеша, со мной, погуляем.
Случалось, и раньше приглашал. Уличный писарь с радостью отпустил очередного клиента и двинулся за ним.
В распахнутой