её, – Степан Васильевич даже не встал со своего места, поражая супругу своим необыкновенным спокойствием. – Пусть идёт.
– Да вы что?! – она развела руками. – Вы все с ума посходили! Куда её отпустить? Ночью? В такой ливень?! Там же нет никого, ей просто мерещится, она больна. Маша, стой! Оставь всё это, тебе надо лечь в постель, я кому говорю, Маша! Стёпа, да оторвись ты от своего телевизора, почему ты ничего не делаешь!? Останови её хотя бы ты, может быть, она тебя послушается.
В негодовании она обрушилась на мужа, но Маша уже выбежала на лестничную площадку и дверь за ней захлопнулась.
– Оставь её, Ада, – позвал её муж. – Он там уже третий день стоит.
– Кто стоит и где? – удивлённо спросила она.
– Сева стоит под грибком детской площадки. Приходит после занятий и стоит. Надеюсь, что грибок не протекает или я ему не завидую. Ты бы им не мешала, пусть сами выясняют свои отношения.
– Я поражаюсь твоему спокойствию. Маша нам, как родная, а он же изменил ей.
– Ада! Умоляю тебя! Не начинай! Пусть они сами во всём разберутся. Она его любит, разве ты не видишь? Изменил,…откуда ты знаешь, изменил или нет? Может быть, всё было не так,– рассудительно попытался поставить точку в разговоре Степан Васильевич. Однако его супруга не унималась.
– А как? Она сама мне говорила, что видела его с другой девушкой, ты же сам слышал…в постели, между прочим.
– Я ничего не слышал. Может быть, они действительно просто спали…вместе…
– Стёпа, ты недооцениваешь ситуацию или ты просто иронизируешь?
– Ирония? Причём тут ирония, Ада? Просто нам с тобой не надо ничего понимать, не надо ничего оценивать, потому что это просто не наше дело. Это дело Маши и Севы. Как они решат – так и будет! Всё!
Подавленная железной логикой своего мужа, она прошла в комнату и села рядом. Немного помолчала, а потом тихо добавила:
– Конечно. Это их дело. Я всё-таки вынесу ей курточку, она же в одном платье, Стёпа.
– Успокойся, Ада и не волнуйся. Она не замёрзнет, я видел его в куртке и думаю, что она уже на её плечах. Кстати, а ужинать мы сегодня будем?
– Ужинать? – рассеянно переспросила она, но до неё быстро дошло.– О, господи, Степан! Как ты предсказуем! Мир перевернётся, а у тебя одно на уме.
– Ты ошибаешься, дорогая. Вот если ты меня хорошо покормишь, то я расскажу, что у меня на уме. Любовь, между прочим, иногда проходит, а ужин – никогда.
– Дурачок! – засмеялась она. – У тебя слишком приземленная философия.
Мария выбежала на улицу и устремилась к беседке детского городка. Обычно здесь он всегда ждал её. Промокла она почти сразу, но не замечала этого. У беседки было темно. И она тихо позвала:
– Бобров?
Он вышел из темноты, и они вплотную приблизились друг к другу.
– Ты зачем здесь, Бобров? – почти дрожа, спросила она его.
– Я искал тебя, был у тебя в институте. Мне сказали, что там тебя нет уже три дня, на звонки ты не отвечаешь, я подумал, что может быть, с тобой что-нибудь случилось.
– Я заболела, Сева. Скажи, что ты мне больше не