у Наташки жизнь пойдёт? – зачем-то спросила мать у Василия. Ответа не ждала – закрыла глаза, но ладони повернула к жару печи. Однако минута-две прошли – и её руки снова расслабли, вся она осели, оползла на стуле, – по обыкновению забылась, задремала.
– Пойдёт, – шепнул Василий, не переставая за спиной сминать с ожесточением пальцы. – У всех у нас пойдёт.
Свадьбу Натальи сыграли в городе, размашисто, шумно, с голубями и гудками автомобилей, в самолучшем ресторане. Мать охала, ахала, подобострастно и непрестанно нахваливая зятя: какой молодчага, домовитый, щедрый. Ах, умеет человек жить! Василий же был сумрачен, нем и в ЗАГСе и за праздничным столом, новобрачных не поздравил ни одним словечком, с женихом не заговорил, когда тот к нему приветливо обратился. Улучив минутку, брат наедине прямо спросил у сестры:
– Ты счастливая?
– Чего, чего? – язвительно скривились губы у Натальи.
Но брат твёрдо и зловато смотрел в её глаза.
– Хм, да что такое счастье, Вася? – попыталась она улыбнуться с миролюбием и смирением, однако лицо повело обидой и досадой. – Кто ответит? Нет такого человека на земле. Просто живи, брат, и не забивай ты себе голову всякими разными вопросцами, на которые никто не может ответить.
– А мужа-то ты не любишь, – без пощады наступал и разил горячечный, юный Василий. – Стреляешь глазками по парням, даже на его сынка кудрявенького заглядываешься. Вижу, вижу!
– Ну и дурак же ты! – отшатнулась сестра от Василия. – Пацан! Идиот! Чудик в перьях! – топнула она ногой, громыхнула, убегая, дверью.
Однако через минуту-другую вернулась, стала говорить вкрадчиво, – казалось, оправдывалась, обелялась, определил неумолимый Василий:
– Любишь, не любишь, а жить-то как-то надо, пойми ты братишка мой родной. Мама всю жизнь любила отца, в струночку вытягивалась перед ним, всячески потрафляла и – что? Он ускользнул туда, где легче живётся. Легче, сытнее да вольготнее. Была я у него. Вот тебе, Вася, и вся философия жизни.
– Вся? Точно? – по-прежнему был неумолимым брат.
– Вся! Точно! – опять закипала и ожесточалась сестра. – Тоже мне – философ, любомудр чёртов! Пескарь премудрый! Посмотрю, как ты устроишь свою жизнь.
– Устрою – не бойся.
– Дай Бог, – отчего-то тише и ласковее произнесла сестра. Помолчала, сдавливая в себе слёзы. – Не винил бы ты меня, брат, что ли. Чего уж ты так, как с неродной какой-то? Сама я себе уже противна, а тут ты ещё со своей правдой-кривдой налегаешь, злобствуешь, ирод окаянный. Ай, ну вас всех! Гады всюду, гады! – И она не выдержала – разревелась голосисто, задыхаясь, утыкаясь лбом в плечо Василия.
Но брат не утешал её, не извинялся, был неподвижным камнем, лишь наморщивался и сопел.
После свадьбы у сестры он больше ни разу не был, и она годами не появлялась в родительском доме.
5
Единственным душевным другом подростковой, юношеской поры Василия оставалась Саша, или Александра, как часто и