стул.
– Разрешите, ваше превосходительство? – В ответ на согласный жест рукой помощник открыл папку. – Тютчев, Фёдор Иванович, родился…
– Ах, оставьте! Давайте сразу по делу, – председатель поморщился и тут же улыбнулся, уловив недоумённый взгляд гостя.
– Слушаюсь. «Гражданскому пылу Пушкина Тютчев противопоставил иное призвание поэта – провидца потаённой стороны бытия, той таинственной сферы, чьим мгновенным проявлением предстаёт наш земной путь». Это современники, ваше превосходительство. Полагаю, написано на его стихи:
«И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами —
Вот отчего нам ночь страшна!»
И ещё, ваше превосходительство:
«И мы в борьбе природой целой
Покинуты на нас самих».
– Ну какая ещё ночь, дорогой Фёдор Иванович? Какая борьба? Нет, я решительно не понимаю-с, – с сокрушением в голосе произнёс председатель. – Вы дворянин, одарённый человек, талант-с. Служите империи, Отечеству. Был тут один до вас, из Малороссии, да-с… Вот я, не сподобил Господь к стихам, несмотря на охоту писать… так ведь служу! Всенепременно служу-с! По мере сил и на благо, так сказать. Дайте-ка, – он повернулся к помощнику.
Тот протянул ему один из листов.
– «…Природа знать не знает…», нет, не то… «Ей чужды…», нет… А, вот:
«Поочерёдно всех своих детей,
Свершающих свой подвиг бесполезный,
Она равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной».
– Я хотел написать «равнодушной». – Гость, сжав пальцы рук, опустил глаза.
– Что-с? Вы изволили что-то сказать-с?
– Равнодушной бездной. – Тютчев виновато посмотрел на председателя. – Ей-богу. Несколько раз пытался, правил, ворачивал на место. Рассудите сами, ваше превосходительство, напишу, а она опять становится «миротворной». Я сызнова, а она возвращается и возвращается. Столько бумаги смарал. Не по своей воле, ваша светлость! Видит бог, не по своей! А в остальном… ваш покорнейший слуга. Да-с, слуга.
Председатель и помощник переглянулись.
– Да разве ж в этом дело, Фёдор Иванович… справимся мы с этой бездной… впереди столько страниц, – как-то безнадёжно вздохнул помощник. – Не понимаете вы нас. Вот Михалковы-с, счастливы и в достатке… счастливы и в достатке, – повторил он.
– Не имел чести слышать о таких… – осторожно проговорил гость.
– Да как же-с, тоже из дворян. Жили, правда, попозже. Но честь свою помнили! Служение законной власти! Да-с! Способов много! Стоит захотеть. Не дурно-с знать таких пиитов. Должны-с. А вы – просиять! Просиять бы!
– Ведь сам, ваше превосходительство, пишет, – ввернул помощник:
«Природа – сфинкс, и тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней».
– Нет никакой