небольшую тетрадь и делая в ней пометки.
– Меня зовут Сергей. Я хотел бы поговорить с вами.
Тот внимательно посмотрел на него безо всякой тени эмоций. Интереса появление незнакомца у него не вызвало.
– Володя, а что с Загорской? Выяснили? – обратился он к сопровождавшему гостя и потянулся за сигаретой.
– Нет, найти не могут. Попросили Бахвалову… сегодня зайти.
– Ладно, ступай. Скажи, что будем начинать без неё.
Тот вышел.
– Присаживайтесь, – нехотя, будто подобные визиты ему уже надоели, произнёс режиссёр, указав на стул рядом. – На какую тему, молодой человек?
– Я хотел бы предложить вам пьесу. – И, чуть помедлив, Сергей добавил: – Для постановки.
– Даже так, – крякнул хозяин кабинета и оживился. Затем встал и, разгоняя рукой дым, открыл окно. – Вы кто? – произнёс он, не оборачиваясь к визитеру и пытаясь просунуть в щель створки скомканный обрывок газеты. – Драматург, писатель или агент?
С усмешкой посмотрев на Сергея и снова присев, мужчина закинул одну ногу на другую.
– Писатель. Если вас устроит эта часть моей биографии, – спокойно отреагировал тот.
– Тогда меня зовут Василий Иванович… Меркулов. Хотите, просто Василий.
– Я знаю, но… – Сергей запнулся, – вы старше меня, удобно ли?
– Бросьте. Так что вы там написали, дорогой мой незнакомец? – предвкушая известное только «мэтрам» удовольствие от бесед с молодыми и начинающими, выпустив сизый дым, произнёс мужчина.
– Роман «Последняя женщина».
– Во как! – режиссер снова крякнул. – Название интригующее. Поди, трогательные воспоминания о муках сердешных? Так об этом вон от начала Тверской через раз. Остальные тоже отнюдь не театры нулевой терпимости. Что ко мне-то?
– Нет, не о муках. А к вам… лет уже много. Пора.
– Думаете, чего-то не успел? – в голосе послышался сарказм.
– А разве такая мысль не посещает вас последние годы? Думаю, она постоянная спутница не только тверских театров.
– Вот даже куда! Что, не нравится «Юнона» и «Авось»?
– Да как же может не нравиться? С такими актерами? Потому и поставлена. В восемьдесят третьем. Но в девяностых шли другие годы. Началось жертвоприношение другим идолам. И не словами, как в почившей стране, а людьми. Вопиющий в пустыне народ требовал ответа. Искусства, по-русски говоря. А печальная история любви русского путешественника к дочери испанского колониста ответа не давала. В лучшем случае выглядела автографом собственного бессилия. Даже издёвкой. За «вечность» темы не спрятаться во время чумы. Иначе – пир! И предательское согласие на него господина в шляпе. Что и произошло. Не дал театр ответа. Согласился с жертвами и потучнел особняками. Не ищет и сегодня. Художники есть, кисти розданы… Нет искусства. Искусства нет. Пару лет назад я понял, что на каждый закон жанра найдётся свой отступник. А теперь считаю это просто необходимым. Другого пути вылечить зрителя, да и себя, не существует.
– Считайте, заинтриговали окончательно.