два часа Сергей был на месте. Меркулов сидел в прежней позе и снова курил. Роман лежал на столе.
– Проходите. Ну, здравствуйте, таинственный незнакомец, – он приподнялся и, пожав гостю руку, медленно прошёл к столу, отодвинул старое обшарпанное кресло и опустился в него, жестом приглашая Сергея последовать примеру. Взяв стул, стоявший у окна, и перенеся поближе, тот сел напротив.
– Почитать бы вашу вторую книгу. Интересно, что там заставило меня поставить пьесу? – начал он. – Такое желание не предвещало ничего хорошего.
– Что же здесь непонятного? Ведь не герои решают, как им поступать, а я.
Режиссёр покачал головой:
– Ох, не зарекайтесь, молодой человек. Эти… ваши герои как раз считают наоборот. Страстно желают, как бы помягче сказать… приручить, что ли, вас. Иногда получается, уж поверьте. Не вырваться!
Сергей непонимающе пожал плечами.
– Послушайте… – глядя на визитёра, произнёс Меркулов, – а ваше странное кредо… я имею в виду слова одного из героев…
– ???
– «Поэтом можешь ты не быть и гражданином не обязан…»
– Что ж тут странного? И потом, оно не мое, как и всё сказанное персонажами. Ведь вы дочитали до конца? Если гражданин тот, кто соблюдает законы писанные, – таковым не являюсь. Если же в приоритетах добро, порядочность, то при чём здесь государство? С нравственностью в нём всегда очень плохо. Очень-преочень. И при злодеях, и у невнятных.
Хозяин кабинета усмехнулся:
– Другие типы не допускаете?
– Не помню. Были и в париках, и в гриме, даже с дорогими часами – выбирали прикид. Так те же злодеи, только не отказывающие себе в удовольствиях. Я даже где-то их понимаю. Но дела, дела режут глаз, Василий Иванович, а не слова уши.
– Что ж, объяснением удовлетворён, – Меркулов кивнул и после некоторой паузы добавил: – Так, значит, считаете свободу самовыражения злом? А тех, кто зовёт к ней…
– Безусловно. Если, конечно, вы носите крест на груди.
– А как же слова Вольтера: «Я не разделяю ваши идеи, но отдам жизнь за то, чтобы вы могли их выражать»?
– Это и есть наиболее ясно сформулированная программа действий человека, ведущая к концу его существования. Все остальные понятия – свобода слова, совести и другие, также широко известные, хотя более замысловатые, – лишь её производные. Даже наиболее одиозные.
– К примеру?
– Возьмите слова из известной песни Моисеева: «У любви нет тем запретных… Кто кому в постели нужен…» и так далее. Узнаете слова вашего Вольтера? Прямо списано. Как говорится, зерна не в почву, а в удобрение.
Режиссёр с удивлением поднял на Сергея глаза:
– Есть запретные?
– Нет, конечно. Только то, о чем песня, – не любовь. Марают слово. Знали бы, что стоит за ним, – поседели бы.
– То есть свобода не есть ценность? – собеседник будто пропустил последнюю фразу.
– Не есть. Если, повторю, вы христианин.
– А что же есть?
– Добродетель. Мысли и поступки человека, делающие совершенно постороннего его собрата лучше. Заметьте, не доставить