Верд провалился в глубокий сон без сновидений.
Карел Малкевич и в лучшие времена водил машину, как старик. Нерешительно, медленно, непредсказуемо на перекрестках. И только в хорошую погоду. Будь все в порядке, он при первых признаках тумана или мороза поставил бы машину на стоянку и пешком спустился бы с крутого холма по Массарин-роуд к Беннохи, где сел бы в автобус, идущий по Фэктори-роуд к его работе. Он работал электриком на фабрике напольных покрытий. Давно-давно вышли из моды покрытия на льняном масле, из-за которых городок заслужил репутацию «дурнопахнущего». Но и после падения популярности линолеума Нэрнская фабрика продолжала покрывать миллионы кухонных полов, а также полов в ванных комнатах, туалетах и коридорах. Это обеспечивало Карелу Малкевичу приличное житье после демобилизации из Королевских воздушных сил после войны. И он был благодарен судьбе.
Это, впрочем, не означало, что он забыл причины, по которым в свое время оставил Краков. Никто не мог бы выжить в атмосфере подозрительности и предательства, не получив неизгладимых душевных шрамов. Особенно если дело касалось польского еврея, которому посчастливилось выбраться оттуда накануне погрома, уничтожившего всю его семью.
Ему пришлось строить жизнь заново, завести новую семью… Старая семья никогда не была особенно набожной, так что он не чувствовал себя несчастным без своей религии. В Керколди не было евреев. Кто-то довел это до его сведения через несколько дней после того, как он приехал в маленький шотландский городок. Намек был ясен: «Нам так нравится». Так что он ассимилировался, даже венчался со своей женой в католической церкви. Он сумел встроиться в этот мир, стал своим в этой странной замкнутой стране, приютившей его. Однако он сам удивился тому жгучему глубинному чувству гордости, с которым встретил известие о том, что Папой стал поляк. Он так редко вспоминал теперь, что тоже принадлежит к польскому народу.
Ему было почти сорок лет, когда родился сын, о котором он давно мечтал. Это стало источником радости, но и воскресшего страха. Теперь ему было что терять. Гораздо больше, чем раньше. Конечно, он жил теперь в цивилизованной стране. Фашисты никогда не придут здесь к власти. В этом ни у кого не было сомнений. Но ведь и Германия была цивилизованной. Никто не предскажет, что может произойти в стране, если число обездоленных достигнет критической массы. Любой, кто пообещает спасение, обретет последователей.
Последнее время появилось достаточно оснований для страха. Сквозь политический подлесок настойчиво пробивался к свету Национальный фронт. Стачки и нестабильность в промышленности толкали правительство на резкие движения. Подрывная кампания, начатая ИРА, дала политикам достаточный повод для введения репрессивных мер. И эта холодная сука, возглавлявшая партию тори, твердила, что иммигранты размывают местную культуру. О да, нужные зерна были уже брошены в почву.
Поэтому, когда позвонил Алекс Джилби