поломать голову над смыслом многих десятков совершенно новых для них глифов.
Три часа спустя ноги Чель совершенно затекли, а глаза были раздражены до такой степени, что ей поневоле пришлось сменить контактные линзы на столь нелюбимые очки. Но в итоге у них сложился перевод первого параграфа:
«Дождь приходить, нет… пропитание… половина звездного цикла… Урожай, разрушены поля, Кануатаба, срублены… деревья и… Олень, птицы, ягуар, сторож, земля, покидать… Восстановление… почва, павшие листья. Холмы осыпаются. Насекомых рой. Животные, бабочки, некуда, Священный Создатель, укрытие, духовная жизнь. Нет плоти, мы готовить…»
Разумеется, перевод слово в слово никуда не годился. Настоящий переводчик должен был передать мысль, которую стремился донести до читателя писец. Все кодексы несли на себе отчетливый отпечаток личности автора, хотя зачастую общий тон был весьма формальным. И потому Чель сделала попытку заполнить непонятные места подходящими по контексту словами или типичными парами глифов, которые встречались в других книгах. В обработанном ею виде первый параграф обрел нужную законченность и логику:
«Ни капли дождя, дающего пропитание, не упало за половину цикла великой звезды. Поля Кануатабы истощились и разрушились, деревья и трава уничтожены, олень, птицы и ягуар, хранитель земли, вынуждены были покинуть нас. Плодоносный слой почвы не восстанавливается, его больше не подпитывают опавшие листья. Склоны холмов осыпались. Только мухи еще роятся, а животные, бабочки и растения, данные нам Священным Создателем, не знают, куда укрыться, чтобы продлить жизнь своего духа. На животных нет больше плоти, из которой можно было бы приготовить пищу».
– Здесь явно имеется в виду засуха, – сказал Роландо. – Кому могли разрешить написать нечто подобное?
Чель ломала голову над тем же вопросом. Письменные памятники майя были, как правило, древними обращениями или посланиями Властителей. Придворные писцы, игравшие роль пресс-секретарей и жрецов одновременно, никогда бы не осмелились упомянуть о чем-либо, подрывающем авторитет верховного правителя.
И никогда прежде Чель не встречала летописи, повествующей о тяготах повседневной жизни. Предсказания сезона дождей были вырезаны на колоннах древних руин, содержались в «Мадридском» и «Дрезденском» кодексах, но прочитать в рукописи описание жестокой засухи – это было нечто неслыханное. Вызывать дождь считалось прерогативой Властителя, а подобная запись покрыла бы его позором за неспособность сделать это.
– Но только у обученного писца хватило бы мастерства выполнить такую работу, – заметил Роландо, указывая жестом на безукоризненный рисунок, изображавший Бога Маиса.
Чель вновь перечитала слова. Наказанием за подобные записи могла стать только смертная казнь. «Ни капли дождя, дающего пропитание, не упало за половину цикла великой звезды». Великой звездой называли Венеру, а половина ее цикла составляла почти пятнадцать месяцев. Летописец,