не менее полуметра в длину. Домотканов взвесил на руках одну, другую. Руки предпочли ту, что подлиннее и потяжелее. Затем пальцы проверили остроту конца. Конечно, она была не такой, как у настоящей стрелы, но выбирать не приходилось. Домотканов, захватив в горсть рогожу, начал тщательно протирать будущее оружие, избавляя его по мере возможности от ржавчины. Когда и эта процедура была закончена, он взял стрелку покрепче в обе руки и потыкал перед собой как копьём или ружьём со штыком. Проводя проверку дальше, оставил стрелку в одной руке и попробовал фехтовать ею как мечом. Углы резали ладонь и пальцы, но ничего, на время можно потерпеть. Домотканов решительно направился к двери, понадёжнее сжимая в руке обретённое против ненавистного коня оружие. Так же решительно был отодвинут засов и распахнута дверь. С копьём наперевес – всё же такое использование стрелки оказалось более предпочтительным – Домотканов вышел из двери и поискал глазами врага. Вот он, как ни в чём не бывало щиплет травку возле яблонь, как будто случай с Домоткановым не заслуживает большого внимания. Но это мы сейчас посмотрим. Домотканов отошёл от двери подальше, взмахнул стрелкой.
– Что, струсил? – задорно обратился он к коню.
Тот спокойно прервал обед, как бы сделал деловой человек, которого, к примеру, позвали по неотложному вопросу, развернулся и потрусил к Домотканову. Видимо, стрелка не произвела на коня никакого впечатления. Даже скорости не сбавил. Белая туша надвигалась на Домотканова, как снежная лавина, становясь всё больше и больше, застилая окружающее чуть не целиком. Что-то дрогнуло в вышедшем на бой, он невольно попятился, но вместо дверного проёма встретил спиной стенку: видимо, с перепугу ошибся направлением. Ну вот и всё, мелькнуло в голове. Домотканов машинально, как ребёнок, выставил перед собой свою железяку. Тупой конец с силой ударил Домотканову в грудь, притиснув к стене ещё плотней. А на другом был конь, его морда почти уткнулась в лицо Домотканова. Вдруг конь пронзительно заржал и встал на дыбы, вырывая стрелку из рук и унося её куда-то вверх. Если б можно было втиснуться в стенку дальше, Домотканов бы втиснулся, стремясь уйти от этих нависших над глазами копыт, оскаленной пасти и режущего уши, как бритвой, то ли ржанья, то ли воя.
Громадные копыта, не причинив Домотканову вреда, обрушились на землю вместе с упавшей назад, на спину, тушей. Разве кони когда-нибудь так падают? – подумал Домотканов, но дальше не продолжил. Бледная туша билась перед ним в агонии, почти не как животное, а как некое природное явление: кипение вулканической глины, снежный вихрь или что-нибудь в этом роде. Наконец явление пошло наубыль и прекратилось совсем. Перед Домоткановым снова лежал просто конь. Да, крупных размеров, но всего-навсего животное, мёртвое животное с железной палкой в истекающей кровью груди. И причиной этому был Домотканов. Он отлип от своей стены и подошёл поближе к коню. Фиолетовые глаза были закрыты, копыта, и в самом деле, чугунные, мирно, как отслужившие срок