штурманца-салагу оставлять… Ну, да кто без греха?
Ну, Витюша-то наш и учудил. Увидал он «Айзенберга арктического» – айсберг, в смысле… а они порой красивые, черти. Летом, когда весна и уже солнце в силе, айсберг играет, сверкает под солнечными лучами, будто сплошь бриллиантами усыпанный. Это ведь цельный исполинский кусок льда, замерзший двадцать тысяч лет назад. Несколько тысяч лет он подтаивал да в Гренландское море сползал, – а высоты они порой огромной! – пока сам не увидишь, не поверишь. Не поймёшь, что за громадина. А в воде-то всегда теплее, да и солнышко незакатное опять же. Айсберг тот постепенно тает, да так чудно. Иной раз глядишь, плывет по морю – замок короля Артура, а в другой раз – один к одному скульптора Родена «Ромео и Джульетта» из Эрмитажа. В масштабе, примерно, 1:1000.
Ну, и как на такую красоту не поглазеть. А тут как раз такое чудо в полумиле и проплывало. Глядит Витя в бинокль и видит, будто бы на вершине той горы ледяной человек сидит, да преогромный, и то ли в шкуру звериную завёрнут, то ли своей родной буйной шерстью покрыт.
«Ну, – думает Витюня, – Не иначе сам Йети, человек снежный. Стало быть, пока этот артефакт ещё тёплый, надо его брать! Даже если от капитана влетит, Нобелевская премия все окупит».
Если ты думаешь, что Витюша наш неуч какой был и про полярные оптические иллюзии да айсберги в мореходке не проходил – так как в Одессе говорят:
«Таки нет!»
Дело в другом. Он ведь как рассудил:
«Оно понятно, айсберг это штука опасная, и под водой у него в три раза больше массы, чем над водой… Однако когда офигенный Айсберг топил охрененный Титаник, так это ж была картина маслом – солидняк. Но в нашем-то случае, с какой стати такой же сверкающий ледяной красавец станет покушаться на старое рыбацкое корыто, пропахшее, к тому же, не аристократичной Шанелью номер пять, а вовсе даже протухшей по его ржавым щелям рыбкой?»
Ну и подвернул Витя к этой пятидесятиметровой ледышке поближе, рассчитывал салага, что втихаря… Капитан в тот же момент неладное почуял. Чувствует, судно на несанкционированный поворот пошло. Может, он в своём капитанском гальюне думу думал, может, еще чего, но замешкался что-то…
А я в тот момент критический возле своей каптёрке под полубаком сурик, краску рыжую, которой ржавчину закрашивают, растворителем разводил и, в аккурат, когда Витька на подводную часть айсберга наскочил, я в морду лица весь тот сурик и принял…
Машина – стоп. Тревога «по борьбе за живучесть судна» названивает, панику нагнетает…
Народ пластырь разворачивает 7:7 метров. Готовится с носа, с полубака под киль его заводить. Это если пробоина в прочном корпусе, да ниже ватерлинии, успеть закрыть её временно… Ну, ты знаешь…
Я-то сам как раз этим процессом командовать должен, а с моей личности рыжий сурик стекает… Страшен я…
Люди пугаются – ну как я умом повредился, и на нож мой боцманский косятся…
Капитан, когда сам в рубку влетел, желал того Витюшу придушить,