ему в его глубокомысленных рассуждениях – разве это не блаженство? Блаженство. Но эту эгоистическую занозу следовало удалить сразу, лишив себя глупых мыслей. Что Хромцов и сделал, вырвав занозу с корнем, замышляя скорое прощание с блондинкой и заодно лишая себя риска в своих же глазах прослыть жалким самцом. Он не имел права дальше комкать ей психику своими проблемами. Движимый ужасной головной болью, он оказался как раз позади нее. Исподтишка лаская взглядом вид со спины, Хромцов надеялся что девушка его поймет, быстро возьмет кошелек и они навсегда расстанутся.
– У твоего пса шейка-то… как у тебя. Быстро грохнул, как и не было его. Хрясть и все, ты это понимаешь?
Ей стало дурно, но постепенно она примирилась с этим высказыванием. Снова кивнула, подметив, что с незнакомцем она почему-то всегда кивает. Сначала Полина думала по причине того, что он старше нее, но это было не совсем так. Вот так случилось, сейчас к ней пришло острое как бритва понимание, что этот мужчина повидал и пережил такое, чего ей лучше было не видеть и не знать. Полностью разбитая, она кошкой пробежала по тем воспоминаниям, где Токио был совсем маленьким. Воспоминаний было много как картин на стенах, для нее они слились в один удивительный букет почти сразу ставший тускнеть. О трупе лучше не думать. Дальше Полина брезговала уютом в меру красивых кустов малины и благоразумно захотела ее покинуть.
Как только Полина шевельнулась, незнакомец тут же дернулся в ее сторону. Она побледнела, когда он схватил ее за плечи, даже больной и слабый он был внушительным противником.
Непривычная и не совсем готовая к возможным жизненным невзгодам в виде удара или оплеухи с очень богатым послевкусием, Полина постепенно включила дуру, хорошо чувствуя пятерню, схватившую и задержавшую ее локоть на дольше чем это положено между двумя незнакомцами. С десятками страшных идей, пришедших и разрушавшихся в ее голове за одну минуту, она смотрела как прекрасны, например, васильки. Мужчина ослабил хватку, когда она уже мельком начала вспоминать про детство.
– Эти дела с псиной. После наезда он метался. Я убил его, потому что посчитал нужным.
– Отпусти меня!
– Что я слышу, обними меня. Обнимаю, обнял.
– Ааа! До чего же ты сволочь! Прочь руки!
– В самом деле? Да неужели я так плох, Поля?
Мужской подбородок напомнил девушке наждачную бумагу ее домработницы, которую та использовала для полировки лестничных проемов. Лестницы в доме, где она жила были деревянными, как и сама Полина во всем том, что касалось случайной интимности. Она пыталась отстраниться, но он лишь сжимал руки и, когда Полина прекратила сопротивляться, прижал ее лицом к своей груди. Она тяжело дышала, незнакомец, словно успокаивая сущего ребенка начал гладить ее по голове, но Полина продолжала рыдать скорее от бессильной ярости, чем от страха.
– Брякнешь кому-нибудь про нашу встречу – я найду, – прошипел он ей в ухо с такой непомерной злобой, что она съежилась, – и эти прощальные объятья