в уме, то усилиться и ощущение проблемы – это не решение, для пика эволюции уж точно. А мы, люди, на самом пике интеллекта, восприятия, если верить ученым.
Словно выгадывая время, она опустила голову на колени. Помолчав минуту, сказала:
– Не спешите раскрывать мне секреты всех планет, все они наверняка уже описаны в книжках. Ваша бледность… Это не стряхивается, не отпадет.
– Книжки для остальных, – сказал он. – Сюда – слушай прямо сюда. Ум всего лишь сервисная программа, контролируется действием. Через правильно подобранное действие ум со всеми его страхами затихает. Поэтому ты сейчас…
Полина приподнялась и стала устраиваться поудобнее.
– А вот это необязательно, – сказал Хромцов. – Лучше бы ты сейчас…
– Не в этом дело, – сказала Полина. – Что я буду делать, если вы здесь помрете?
Хромцов посмотрел себе под ноги и с любопытством спросил:
– Что мы знаем про смерть? А может она сладкая, как шоколад.
Полина вдруг дернулась и медленно повернула к нему лицо. В последний раз окинув незнакомца и поляну взглядом, она с шумом побежала отсюда.
– Дурак какой-то… – пробормотала она. – К черту его. О чем это я так хорошо думала сейчас… Ах, да… ванна с травами, переводы, собака.
– Ну вот и отлично, – спокойно подхватил Хромцов. – А я не собираюсь тут сидеть и трястись как зайка. Если ясно на все это посмотреть, то получается не логично, получается, даже не знаешь чего боишься в самом конце. А жизнь – да, волшебная и красивая штука, она сама по себе повод для празднования.
«Житья от этих мошек нет, – злобно подумала Полина. – Не буду сегодня дома обедать. Опоздаю». Погодя немного она вошла на поляну и села обратно.
– Не стоит меня идеализировать, – сказал он, сознательно избегая блесток восхищения вспыхнувших в ее глазах. – Я не единственный у кого есть яйца в этом мире. Когда-нибудь поймешь.
– Поговорим о чем-нибудь другом, – попросила она. Открыла кулак и выбросила в траву смятую ромашку.
Блестки восхищения однозначно были лишними. Хромцов вновь обрел серьезность, сжалившись над чужой впечатлительностью, побудившей его повеселиться, мимоходом проклясть всех белокурых женщин и особенно любопытных белокурых женщин. А также возжелать одиночества еще сильнее, чем когда эта прибежала в первый раз.
– Так на чем я остановился? – спросил он, потирая лоб.
– Сложно сказать. Мне печет голову. А от наших разговоров мне вдвойне печет голову.
– Да. Понимаю, – сказал он, в упор смотря на нее. – Все упирается в силу концентрации. Каждому хочется открыть то, что открывается концентрацией, неподвижностью, сидением. Вытащить все страхи, пересмотреть все радости. Но это должно припереть. Когда остальное не так важно.
Помолчали. Просто подышали вместе, наблюдая друг за другом и стараясь не обращать внимания на бегущие облака, разогретую зелень. И минутки тишины шли впрок ее настроению, пока вдруг Полину не осенило:
– Ну