сторонился Руоля, отводил глаза при встрече, хмурился, словно ему делалось неуютно. Потом вроде как попривык, но как будто затаил на Руоля понятную лишь ему одному обиду- относился к нему холодно, часто насмехался, а пару раз даже поколотил за якобы провинность. Руоль еще помнил, что Саин его брат, но уже как-то смутно в это верилось.
Старшая же сестра Руоля Туя, жена Аки Аки- холодная, надменная, всегда прямая и малоподвижная дева, красота которой была подобна красоте льда, сверкающего в зимнюю ночь во всполохах небесного огня, – и вовсе едва его замечала. Луна шла за луной, и за каждую можно было на пальцах сосчитать количество слов, сказанных сестрой Руолю, да и те в основном были какими-нибудь нелепыми замечаниями, и только изредка- доброе слово, но при снежной улыбке и со льдинками в черных глазах.
Нёр никогда не называла Тую матерью, а Руоль никогда не называл ее сестрой.
Постепенно боль и ужасы, пережитые Руолем отдалялись, во многом благодаря обществу веселой Нёр, и он опять стал живым и жизнерадостным. Потому и Туя была для него бесконечно далека и непостижима. Все время она ходила как во сне или смотрела поверх голов. Он и потом не мог понять, что это было: то ли молчаливая тоска и грусть, то ли скука и безразличие, то ли надменность и презрение.
Ака Ака, в свою очередь, тоже едва ли питал к Руолю какие-либо глубокие чувства, если он вообще любил кого-нибудь, кроме дочери и, как ни странно, замороженной Туи. Во всяком случае, для Руоля оставалось загадкой, кем вообще считает его князец. Саина он иной раз называл сынком, к Руолю же чаще обращался: «эй, парень».
Но Саин был готов ходить перед Акой Акой на задних лапках, а Руоль всегда знал, что однажды будет жить отдельно и поэтому был как бы сам по себе.
Тынюр оказался прав: на следующее тепло Ака Ака доверил Руолю одному пасти целое стадо, но того к тому времени это уже не слишком радовало. Другие Руолевы сверстники считали себя истинно повзрослевшими охотниками. Конечно, это было не так, но объяснить им было некому. Довольные отроки калутов Аки Аки ходили с важным видом и говорили, что стеречь олья это, конечно, занятие не для малышей, но и не для настоящих мужей, что с криками скачут на вольном просторе, как герои древности. Дети ждут не дождутся, когда им доверят стада, а потом, едва пройдя это своеобразное посвящение, смотрят с некоторым превосходством, если не с презрением, на тех, кому оно еще предстоит. Из-за всего этого в голову Руоля вкрались невеселые и горькие думы.
Как-то он воскликнул перед Нёр:
– Я уже взрослый! Я охотник! А должен пасти оронов.
Нёр улыбнулась, присела рядом и утешающим жестом положила ладонь ему на голову, совсем как сестра когда-то.
– Глупенький Руоль, – сказала она. – Зачем думаешь об этом? Смотри, старый Тынюр всю жизнь пасет стада. Кто скажет, что он мальчишка?
– А кто уважает Тынюра? – выпалил Руоль в горячке и сразу же пожалел о своих злых, неправильных словах, горестно