казался ей странным – никто из знакомых ей эльфов не имел подобной непроницаемо-нейтральной ауры. Часто после встречи с ним она ощущала неприятный дискомфорт, подобный оскомине от недозревшего плода. Что в нём могло быть не так, хранительница не могла объяснить даже самой себе. В остальном муж Урфитеи и отец Замфирель был безупречен, заслуженно обладая высоким авторитетом и заслуженным уважением в среде соплеменников не только как искусный педагог, но и пламенный оратор, а также блестящий организатор, всегда принимавший активное участие в общественной жизни манора.
– Итак, посмотрим.
Чародейка скинула шерстяную накидку, сняла перчатки, небрежно бросив их на сундук в углу переднего зала, и поправила свою любимую травянисто-зелёную мантию.
Волосы эльфийки были заплетены в косу, закрученную клубком на затылке, данный стиль причёски назывался у модниц «свернувшейся змеёй». На челе вновь блистала витая диадема с лазуритом, средний и указательный пальцы на обеих руках украшали перстни с драгоценными камнями. Кроме того, для проведения ритуала чародейка надела медальон-ламен, индивидуальную эмблему мага, знак его силы. Он представлял собой круглую пластинку из зеркально-серебристой амальгамы величиной с десертное блюдце, в центре которой был нанесён сигил – сложное переплетение магических знаков в единую фигуру. По ободку артефакта пробегала надпись альвийскими рунами, доступная для прочтения только посвящённым. Несмотря на категорический запрет проносить оружие в храм, мастерица магии была вооружена длинным изогнутым кинжалом, покоившимся в ножнах на поясе.
Жрица, узрев явное святотатство, удивлённо подняла бровь. Хранительница только покачала головой и махнула рукой, давая понять: не спрашивай зачем, так надо, всё узнаешь и поймёшь в своё время.
Ваэртильгвен взяла в обе руки свой магический посох и подняла хрустальный шар его навершия на один уровень со своим лицом, словно мечник клинок, салютуя противнику перед фехтовальным спаррингом. Магический шар навершия загорелся изнутри равномерным матово-белым светом, внутри него заплескались дивные отблески, словно блики солнца на воде.
Хотя проходной зал храма был достаточно освещён свечами пяти хрустальных люстр, магический свет словно разогнал мрак, засевший по всем углам комнаты, и осветил роскошное убранство помещения. Янтарное сияние осветило колонны из золотисто-жёлтого мрамора, расписные фрески о рождении Мироздания и сотворении жизни в нём, статуи эльфов и людей в натуральную величину, беломраморные барельефы с батальными сценами.
А в центре зала на покрытом белой тканью ложе-постаменте покоился Эрегинд. Бледен был его лик, огненно-рыжие волосы растрёпаны, во впадинах глаз залегли глубокие тени. На страдальце до сих пор охотничий костюм и дорожный плащ, видавшие виды, грязные и потрёпанные, покрытые грязью и запёкшейся кровью.
Вокруг постамента ржаво-красной охрой начерчен круг, с четырёх сторон, словно планеты на орбите звезды, в него были вписаны ещё четыре малых окружности, за ними, на внешнем