вашего визита сюда, – одной салфетки было явно мало.
– Ну вот, еще один грубиян, – протянула она и взяла пострадавший блокнот, стряхнув с него остатки бурых кофейных пятен.
– Рисунки, значит, можно взглянуть?
– Вас ведь это не остановит, – Элою захотелось поскорее закончить знакомство, и будь, что будет.
– Остановит, если рисунки – дрянь.
В блокноте Элоя, помимо портрета Айелет, были и другие работы, все они были неоригинальны и однообразны, как скучная незаконченная книга, полная ненужных деталей. Однако, эта женщина явно была не в состоянии отличить хороший рисунок от плохого. Такие люди видели лишь достоверно переданное изображение на бумаге и восхищались талантом автора. Элой ожидал, что ей наскучит просмотр тривиальных эскизов, и она не доберется до сути. Но он недооценивал ее упрямства. Айелет разглядывала наброски так, словно ничего интереснее в жизни не видела. Не комментируя, но взглядом давая понять, что удовлетворена. Настал черед незаконченного фонаря. Казалось бы, что может быть скучнее?
– Может, на сегодня хватит? – в нетерпении спросил Элой, протянув руку за своим блокнотом, но она уже переворачивала страницу.
Сердце Элоя споткнулось, а после – камнем рухнуло куда-то вниз. Какое-то мгновение Айелет разглядывала свое лицо на листе и, казалось, не узнавала его. Ни удивления, никакой реакции. Мгновения в жутком ракурсе. А рисунок и вправду светился. Он будто освещал ее лицо – бледное, уставшее, слегка тронутое морщинами. И Элой вдруг понял, что Айелет вовсе не одержимая хаосом стерва, как показалось на первый взгляд. С ней что-то случилось, и весь этот фарс, разыгранный недавно, служил щитом от внешнего мира. Она застыла, накрытая внезапным осознанием.
– Это же не я… – прошептала она, – Нет… я такой никогда не стану. После всего, через что пришлось пройти. После того, что я наделала. Но так похожа на маму. А вдруг это она? Это ведь она?! – Айелет подняла глаза, и внутри у Элоя вновь все сжалось. Безумие. Она сошла с ума.
– Айелет, успокойтесь, вам нужно домой, я провожу вас. Где вы живете? – беспокойство сжало его, словно щипцами. Впервые Элой Кальво ощущал себя палачом, виновником несчастья.
– Нет. Не мама. И она не настолько чиста. Это я. Я! Но и я не чиста, я всего лишь тень этой женщины. Кто же это? Айелет до или Айелет после? – она залпом допила свой херес и встала.
– Мне… пора, – глаза полные боли и слез.
– Куда вы? Давайте я провожу вас…
– Нет! Мне недалеко. А это, я возьму его, можно? – она прижала рисунок к груди и выглядела очень несчастной. Слабой.
– Конечно, только будьте осторожны, в такой одежде вечером…
– Я справлюсь, – вырвав рисунок из блокнота, она сложила его в свой клатч и пошла к выходу.
И вот уже растворилась, будто и не было.
Никогда прежде Элою не доводилось видеть подобную реакцию людей на собственные работы.
«Должно быть, она была пьяна, хотя от одного бокала чего бы то ни было сложно опьянеть вот так»
Художники не сводят с ума своих наблюдателей, они будоражат их внутренний