к психиатру, расскажи о последних четырех днях жизни и:
– Вы приняты. Располагайтесь».
– Нет! – выкрикнула она.
Идти следом за матерью – никогда. Кем она станет в глазах мужа и сына: сумасшедшей, поехавшей истеричкой? Даже само признание вытянет за собой всю грязь прошлой жизни. Они не должны знать.
Точка.
Вся соль проблемы в ней самой, в ее голове. Шестнадцать лет борьбы за право жить: иметь семью, растить ребенка, заниматься любимым делом. Отступить? Сдаться теперь?
Нет!
Сестра – часть ее, и эту часть следует уничтожить.
Все идет как должно. Рано или поздно она оборвет нити прошлого. Убегать от самой себя нет ни сил, ни желания.
Она примет бой. Воля поднималась, росла. А злость и обида давали крепости.
Вера сгребла крошки агомелатина в ладонь, сдула остатки порошка и бегом кинулась в туалет. Не раздумывая, бросила все в унитаз. Выдохнула, отвернула голову и нажала на смыв.
27
Андрей с Никитой ввалились усталые часов в пять. Голодные, пыльные, в грязной обуви. Она встретила их вяло, пряча глаза. В мыслях шумел близкий вечер. Вера жаждала момента сомкнуть веки и погрузиться в кошмар.
За ужином они наперебой рассказывали, где и что нашли, хвастаясь двумя ржавыми монетами, узкой пряжкой от пояса и тупым наконечником копья. Вера, где надо, задавала вопросы, хвалила Никиту и кивала мужу.
Андрей разошелся приделать к наконечнику древко и повесить на стену; почему-то упорно называя (наконечник) скифским.
Отулыбавшись до десяти вечера, она уложила Никиту спать.
Нужный момент близился, и в животе переливался колючий холодок. Однако в кухне ее ждал Андрей.
Он сидел за столом, сжимая рукой бутылку пива. По зеленому стеклу медленно скатывались шарики влаги.
Вера цокнула губами, подошла к столешнице.
– Что происходит? – голос рубил серьезностью так, что Вера еле сдержала улыбку.
Она ненавидела такие беседы.
Пиво на столе означало: Сердцов крайне раздражен.
– Всегда что-то происходит, – спокойно ответила Вера.
Андрей сделал глоток, не поворачивая головы.
– Ты знаешь, о чем речь.
Она встала к нему спиной. На столешнице ножи в массивной деревянной подставке. Тяжелые, несмотря на глубокий дол, но удобные и хорошо лежат в руке.
– Кажется, я вчера отравилась, – лгала Вера.
Ей захотелось почувствовать приятную тяжесть ножа. Ощутить кожей отполированный прохладный металл.
Губы потянулись в стороны, рисуя впадины ямочек. Ее вновь подогревало возбуждение, слабый холодок занимался в паху. Улыбка стала шире. Рука потянулась к подставке.
– Вера! – крикнул Андрей.
– Со мной все в порядке! – она резко повернулась, убирая руку. Шеки покраснели, веки подрагивали.
Андрей поднялся.
– Ты назло это делаешь? А… Назло? – произнес он негромко. – Я хочу просто поговорить. Разрешить вопросы в голове. Посмотри на себя, – он махнул в сторону зеркала. –