разрывов чужих судеб, грянул вопрос ведущей. Будто слегка осоловевший, он стал дотошно объяснять:
– Здравствуйте. Понимаете, здесь какое-то недоразумение. Я сразу пытался объяснить вашим девочкам, то есть журналисткам, что, в общем, догадываюсь, кто это меня ищет. Но это не значит, что я точно знаю. А вдруг это… вот и…
Черные оливки глаз ведущей сначала дружелюбно лоснились, но после тирады Августа как-то резко высохли и застыли, будто их выложили на тарелку. Было заметно, что она внимательно слушает не пугающие откровения Августа, а инструкции режиссера по микрофону, выглядывавшему спиралью из-под волос у ее ушка.
– А… – с облегчением тянула театральную паузу актриса, – я знаю эту историю. Это не совсем обычный роман! Да. Вы познакомились в поезде. Он шел из Бердянска в Санкт-Петербург. И там вы встретились и потом…
Август не выдержал самодеятельности ведущей и самоуверенным жестом вынул микрофон из ее тоненьких пальчиков, забыв о том, что у него висит сзади собственный. Он с улыбкой исправил неточности в пунктах отправления и назначения поезда: столь важной детали для понимания сути их любви. Потом быстрым галопом почему-то перешел на сравнительную характеристику Львова и Одессы, как городов, их связавших. Резкий переход к религиозной подоплеке его первой беседы с Василисой и широкое освещение последующей его жизни в секте выбросили монолог Августа за ограждение рядовой логики. Когда мысли увязли в структурной иерархии американской церкви, представительницей которой тогда и была Василиса, он стал догадываться, что его уже несет в омут сознательной отчужденности. Будто находясь на разудалом застолье, остатки здравого рассудка советовали Августу найти подходящий повод и скрыться от позора в ближайших кустах. Но язык вышел из-под контроля, и мысль, о том, что это нервы взломали запертую дверь и теперь решили отомстить своему хозяину безбашенным концертом, эта мысль пульсаром опасности вспыхивала среди моря хаотических слов. Август ушел с головой в детали знакомства с Василисой в купе поезда и вместе с этим все порывался распространиться уже сугубо как поэт. Зал, красавец-ведущий, режиссер-невидимка – они все подстрекательски молчали, и ангельским терпением белело над головой Августа лицо черноглазой красавицы ведущей. Последние кусочки кристально чистого льда рассудка в густейшей от мыслей августейшей крови охладили наконец его пыл. Август неожиданно замолк, будто что-то упало под ним, и он стоял подле бездыханной лошади своего монолога. Наступила зловещая тишина, и двести человек стали ждать объявления приговора искателю, то ли потерянному и наконец найденному, то ли самому долго кого-то искавшему. После десятка секунд неопределенности режиссер на что-то решился, и красавец-ведущий бесстрастным голосом судьи уточнил:
– Дорогой Август, вы уже связывались со своей американской возлюбленной по телефону?
– Да, я говорил с ней, – бессовестно откровенничал «найденный» Август.
– В