что ты не из тех, кто смотрит на других. К тому же, он ведь первый тебя встретил. Все было честно. Но уже полгода как ты оставила его. И что же?! Теперь ты с этим…с этим… ничтожеством!
Я посмотрела на него пристально и спросила глухо, ибо меня достала эта мелодрама:
–А ты лучше?
Никитин побелел. Я кивнула на его кисти с разбитыми в кровь костяшками:
–Что с руками?
–Не твое дело!
–Ага, не мое. Так, может, и ты не в свои дела лезешь?
Повисло тяжкое молчание. Никитин сверлил меня взглядом. Неожиданно на его лице появилась улыбка. Наверное, тогда-то я и поняла, что он действительно может быть опасен. Увы, не обманулась.
Перегнувшись через стол, он склонился ко мне. Я не шелохнулась. Прошептал:
–Не забывай, я знаю, кто ты.
–Повторяешься.
–Не играй со мной, Сара. Или тебе больше нравится Мэри?
–Мне больше нравится в тишине и спокойствии.
Никитин тихо засмеялся и откинулся на спинку стула. Вновь побуравил меня взглядом. Улыбка больше не сходила с его губ. И была она поганее некуда.
–Я тут покопался в интернете, взломал пару сайтов…все, как обычно. Сама знаешь. Так вот, попалась мне на глаза биография твоего отца. Точнее, маленький ее фрагментик. На остальное и претендовать нет смысла, она засекречена так, что самый умный из нас добраться не сможет.
Познания Никитина о моей семье все же впечатлили. Отец был сродни призраку. Даже шепотом его имя старались не произносить, боясь потревожить мятежный дух, старую рану.
За пределами семьи никто не знал кто он. Так было всегда. Однако Никитин разнюхал.
Память услужливо подкинула воспоминание годичной давности. Я приехала в Петербург на похороны бабушки, матери отца. Об истинной цели моего визита никто не знал, как и о том, что в офис я явилась прямиком с поминок. Этой же ночью я улетала в Тель-Авив, посему взяла некоторые вещи бабушки с собой. Все, что хотелось оставить на память, я отправила курьерской доставкой. Но некоторые вещи все же не рискнула отправлять с чужими людьми. Награды отца, его фотографии, я взяла с собой. Были среди прочего и некоторые бабушкины документы. Узнать по ним кто она, а также имя ее единственного сына, труда не составило бы. Однако для этого необходимо было залезть в мою сумку и изрядно покопаться в ней. Что ж, надо быть внимательнее к своим вещам. И «друзьям».
–Почему он не дал тебе свое имя? Боялся, что многочисленные враги отыграются на единственной дочери?
Я предпочитала молчать, пытаясь понять, куда он клонит, как много знает. Все попытки разбивались о его неуемную энергию и буйную фантазию.
–Оказывается, в своем мире он был легендой. Ближний и Средний Восток исходил вдоль и поперек. За руку здоровался с президентами, вытаскивал из-под пуль менее удачливых соратников по ГРУ. Сколько языков он знал? Арабский, Иврит, Фарси…что-то упустил?
Пять. Отец знал пять языков. И каждым владел столь же свободно, как и родным русским. А хоронили его в закрытом гробу, присвоив звание героя посмертно. Но в присутствии Никитина говорить о нем было невозможно – казалось предательством.
–Должно быть, ты решила