пиши, пропало.
Добродушный цинизм Малкова коробил Ветлову:
– Толечка, в тебя хоть влюбись!
– Мне такого добра не надо. На чужое не зарюсь.
Разважничался как бочка с пивом. На душе у Веры такая кислятина, что хочется махать кулаками …по воздуху. Потому что по Малкову все равно не попадешь!
Малков важный, как мэр города, а ему ещё и тридцать не раньше как через три года стукнет. Пиво пьёт без жадности, как одолжение продавщице делает. Сдачу не берёт и их с Юрой угощает.
Юра легонько подёргал жену за челку и поцеловал в щеку за спиной Малкова.
– Юра, родненький, – ожила Вера, – я понимаю, что я очень плохая и вредная женщина и надо себя отшлифовывать. Отойдем скорее в сторонку, я тебе вот что скажу, поедем лучше домой, …или в поле пойдем, в лес, зайцев посмотрим.
– Дрессировать их собираешься?
– Рисовать. Зачем тогда альбомы брали?
– Налей-ка ещё, – говорит Малков продавщице. Руку, которая с деньгами тянулась, в сторону отвел.
– Бери! – говорит Малков Юре и еще кому-то сзади, – Бери!
Уж не думают ли все вокруг о Малкове, что он известный здесь художник? Поэтому угощает всех пивом? И Вера незаметно кладет Малкову на козырек фуражки жестяную крышечку от пивной бутылки.
Малков начинает рассуждать о живописи, о заказчиках; а крышка, как маленькая шайба, так и продолжает лежать на козырьке.
– Гол! – Ветлова добавляет тихо, – …в твои ворота.
– Че-го!? – так и шагает с шайбой к дому.
– Толя, нет у тебя защитника…
– Какого ещё защитника?!
– Гол! – крышечка, к удивлению Малкова, сползла ему под ноги.
Юра с Толей в лес так и не пошли, высидели за столом. Вера делала с приятелей наброски.
На стене в комнате висел натюрморт Малкова: гипсовая Венера задрапированная на груди в газовый шарфик, прикрывала им женские прелести. На заднем плане – овальная палитра художника.
– О, молоток! Символ искусства! – добродушно заметил Малкову Юра.
На этажерке стояли пластмассовые ромашки с ярко-зелеными листьями. На тарелке пластмассовый огурец и два банана.
Огурец похожий на детскую погремушку Юра пытался класть на обеденный стол, делая вид, что откусывает. Малков относил огурец назад.
– Вера, станцуй! – предложил Юра, разгадав её невесёлый вид.
– Гляди внимательно на Толика и со мной не общайся, – набросок мне испортишь, а себе дело, – подумав с горечью – «харчовое».
Деревянный дом Малкова ещё не был оклеен обоями.
– Оставь живое дерево, – единственное, что посоветовала Ветлова.
– Будет дуть в щели! – объяснил хозяин своего дома, жены, небольшого огородика перед домом, заваленного снегом. Туда они выплескивали каждый день помои с картофельной шелухой и бросали консервные банки.
Вера смотрела через новую, пахнувшую смолой веранду, на смерзшиеся желтоватые помои на снегу; на столе была закуска, опять появился пластмассовый огурец, и вспоминала дом в селе Красном с гравюрами