Яковлевна. – А жен-чины попроще могут съесть». – «Простите», – растерялась Вера. – «Что уж, в руки взяла, зачем назад кладешь?! Это некультурно», – подсказала мать.
Ко всем печалям и ходить-то в таком положении было стеснительно.
Когда Симы не было дома, Вера потихоньку отвязывала створки трюмо, переставляя кролика с морковкой и сову на середину, и пыталась изучить себя в трех проекциях, прикрывая неприглядно распухающее чрево фалдами тонкой блузки. Ветлова полагала, что когда она родит и превратится из плодоносящей самки в человека, Сима сама захочет с ней поговорить. И тогда Вера скажет то, что считает нужным, чтобы всем жилось сразу легче и открытей! И купит для Серафимы Яковлевны на рожденье внука настоящие живые гладиолусы.
Серафима Яковлевна пришла домой, обнаружила фигурки опять не на месте, поставила их назад. «Беременная я рыла в войну окопы на подступах к городу». – «Ма, войны теперь нет, и за беременность Ветловой медаль не дадут. Лучше спой нам что-нибудь, а мы с женой станцуем», – и ударил по струнам балалайки.
Вспомнилось сейчас Вере, как в один из приездов в Энск Серафима Яковлевна настояла сделать ей причёску с начёсом и своим шиньоном, чтобы московская невестка произвела на соседей впечатление достойное.
Оробев, но желая угодить матери, Вера разрешила зачесать назад даже чёлку. Сима закрепила её лаком. Утром чёлка встала дыбом. Вера размочила её, оставив причёску свою – бубликами по бокам.
…Месяца через три родился у Ветловой первенец Миша, лицом весь в бабушку.
10. «Больше злости к себе».
Ветолова защищала второй диплом в Строгановке. Мастерских не хватало, дипломникам сдавали спортивную школу. До защиты оставалось четыре дня. Иные нанимали для чертежной работы «рабов».
Вере помогал Юра, но чертить не умел. Последние три дня многие домой не уходили, ночевали на столах, на которых делали проекты. Клали под голову для сохранности кипу валютных журналов с роскошными виллами, и видели золотые сны.
В углу зала работал чудаковатый великовозрастный слон, Коля Сургучев.
Стол под его планшетами завалился, как издохшая кобыла. На уцелевших две ноги положил громадный планшет, сел перед ним на пол по-турецки и тыкал в планшет подстриженной кистью-растопыркой, делая имитацию штукатурки «под шубу»:
– Если бы в жизни достать мне такой мрамор или орех! – горевал слон.
– Эй, слышь, – обратился он к Ветловой, – знал бы заранее, что попаду в такую переделку, ни за что голову сюда не сунул.
– А что, Боцман не будет с нами защищаться? – Оба, Боцман и слон были не разлей водой.
– Э, Боцман, тертый флейц: «Если бы в жизни делать нам такие проекты, принял бы на душу эти муки»! Два раза к Боцману сунулся: «Защищайся, брат!» И больше ша, – не стал. Решил, – Боцман, я тебя прогоняю. А как иначе? Сам говорит: «Давай сложимся – с тебя, толстый, два рубля, а я худой – с меня рупь». Я отдал бескорыстно. Он пошёл и сам на этот трояк выпил. Потом опять у него идея…
Ветлова вернулась к своему столу.
Любой