на опушке, и все были в таком ужасе, что, пожалуй, решили, что дедушка колдун, а вовсе не биолог. Он и меня учил выть, витиевато, по-боржомски, ведь в разных ареалах у волков свой акцент. Я попробовала вспомнить и воспроизвести дедушкину науку, чтобы найти общий язык с Золтановой волчицей, но та ответила мне презрительным рыком.
Мы почти не разговаривали с цыганом, он спал в дровяном сарае вместе со своей волчицей, которая бесилась каждый раз при моем приближении, а к Золтану, напротив, пылала шекспировской страстью. Она ходила за ним по пятам, лежала у его ног, а когда он гладил ее по спине или трепал за холку, скулила, припадала на передние лапы, выгибала спину и отворачивала в сторону хвост. Привязанная днем в сарае, она нервно ходила там взад-вперед, отчаянно пыталась сорваться с привязи, рычала, трепала веревку и потом затихала, лишь когда Золтан возвращался туда на ночлег.
– Дедушка задерживается? – сначала серьезно, потом с иронией и издевкой спрашивал цыган.
– Вот-вот появится, – неизменно отвечала я, стараясь сохранять невозмутимость.
Он часто исчезал, не сказав ни слова, пропадал по несколько дней, и я думала каждый раз, что он ушел навсегда. Но он возвращался. Чаще ночью. Неслышно забирался в дровяной сарай и ложился спать, предусмотрительно посадив свою спутницу на привязь, а утром я наталкивалась на них там, или меня будило его пение, или рык волчицы, или звук ударов топора о поленья. Возвращался он каждый раз чем-то разжившись, то уединившись, шелестел втихаря купюрами, рассовывал по карманам бусы и золотые побрякушки, то расхаживал в новой шубе, то кидал на стол, как трофей, карамель или задубевшие вафли.
– Я думала, цыгане – в основном конокрады, – язвила я, – а ты так, по мелочи, я смотрю.
Он ничего не отвечал, а только пронзал меня черным глазом, и я жалела, что заикнулась: вдруг примет шутку за руководство к действию. Я ловила себя на мысли: я боюсь, что он однажды не вернется. Это чувство усиливал огонь. Мы часто разводили большой костер между домом и лесом, он отгораживал жаркий уютный круг от холодного темно-синего мрака. Мы сидели по разные стороны пламени, впитав его жар, и смотрели друг на друга. У него был дикий взгляд зверя перед прыжком. Во мне колотилось незнакомое смятение. Собака-волчица истошно выла в сарае так, что у меня кожа покрывалась мурашками. Такого жуткого воя я никогда не слышала в лесу, когда жила здесь с дедушкой. В голосе Шанты было предчувствие чего-то трагического.
Однажды я пошла к реке разыскать его, знала, что он ушел рыбачить. Был первый по-настоящему теплый день весны, и я бежала всю дорогу, выбиваясь из сил, чтобы потратить распирающую меня изнутри энергию. Контролировать ее было труднее, чем взбешенную волчицу Золтана, о чем я и думала по дороге. В дровяном сарае от нее стояла невыносимая вонь, как я ни старалась заглушить ее, развешивая пряные травы по всем углам и входам. Невыводимая вонь дикого существа,