нервно засопел.
– Тыщ двести? Так вот: я – в половине!
«Нумизмат» рассмеялся.
– Как это по-русски, Павел Андреич! Я имею в виду шкуру неубитого медведя.
Концов надулся.
– Я не шучу, Платон Иваныч: идея-то моя!
– До её реализации ещё дожить надо, – вздохнул «Нумизмат». – Ладно, это я – так… Не беспокойтесь, Павел Андреич: «будет Вам и дудка, будет и свисток!» Не обижу! Я своих компаньонов не обманываю! Контрагентов – да: это – практика бизнеса! А компаньонов, как говорится – «ни в жисть»!
Успокоившись лишь частично – обещание «не обидеть» было не вполне конкретным – Павел Андреич нахлобучил фуражку на голову и вышел. Находясь в расстроенных чувствах, он всё же не забыл данного им слова – и галантно простился с Наташей, на прощание даже поцеловав ей руку.
– Что это с ним, Платон?!
Наташа щедро поделилась изумлением с «мужем невенчанным».
– Кажется, Павел Андреич постепенно научается жизни…
– ???
От более подробных объяснений Платон Иваныч воздержался. А по загадочно усмехающемуся его лицу невозможно было определить, шутит ли он – или всерьёз…
Глава пятая
Подло обманутый Аксиньей, которую он – без должных к тому оснований – почитал образцом добродетели, Семён Васильич оказался не менее подло обманут вторично: от него бежали Хряк и Дьявол. Бежали предательски, тайком оставив посты и вверенные части. Бежали вместе с тем добром, обретением которого пан атаман собирался залечить нанесённую Аксиньей душевно-финансовую рану. А ведь он уже и приказы заготовил: один – о проведении комплексной ревизии, второй – о расстреле «казнокрадов». И вдруг – такая подлость!
Когда отправленные с приказами нарочные с ближайшей станции по телеграфу связались с атаманом, того от полученных известий едва не хватил удар. Он понял, что теперь уже мог без оговорок именовать своё имущественное положение русскими – для большей выразительности – словами: «остался с голой жопой»!
После нескольких дней «посыпания головы пеплом» – в форме горилочных возлияний – атаман попытался вторично объявить «сбор средств от благодарного населения». Но «конъюнктура» изменилась – и радикальным образом. С трудом собрав небольшую банду из остатков, мягко говоря, войска, Семён Васильич вдруг понял, что дохода не предвидится. Не с чего ему было образоваться, доходу-то. Нечего было собирать. Всё уже было собрано – и не по одному разу. И «благодарное население» уже было просто не в состоянии «благодарить» своих «заступничков».
В связи с этой мыслью Семёну Васильичу не мог не вспомниться Бонапарт, вынужденный отступать уже «оприходованной» дорогой. И не меньше, чем тому Бонапарту, ему стало грустно и пакостно. Одна только мысль беспрерывно терзала отныне его исстрадавшуюся душу: как снискать хлеб насущный? Имелись в виду, разумеется, не жалкие ручейки вспомоществования от прижимистых «спонсоров», а ценности