Мои коллеги-шабашники курили «дрянь», внутривенно «поролись» ею и попросту употребляли её вовнутрь. Я поймал несколько упоминаний о мастырках (папироска с дозою анаши), колёсах (таблетки), шприцах («Самая лучшая машинка – на два куба!»), а потом случайно нашёл пустую ампулу. Прочитав название, затоптал её в грязь поглубже.
Меня ни во что не посвящали, ибо деньги, взятые на прокорм авансом, шли на водку и «дрянь». Истинную сумму аванса от меня скрыли. Жена дала мне десять рублей, но деньги у меня сроду не держались, и червонец исчез в первый час знакомства с бригадой. В конце недели я демонстративно потребовал у бугра полтинник и, получив его, заявил, что беру без отдачи. Принёс из сельмага пачку маргарина, запустил её в свою кашу целиком и отобедал с большой приятностью. Бригада облизывалась и иронически рассуждала: отчего это мухи, мол, никогда не садятся на маргарин? А химия, бля! На другой день, изъяв полтинник тем же манером, я купил себе полкило комового сахара. На третий – солёной рыбы. Сил поприбавилось. Бригадир наконец увидел, что я обо всём «догнал», и сразу предположил, что своими действиями я вынуждаю его принять и меня в компанию.
– За аванец не помышляй! – заявил он мне без свидетелей. – Долю всё равно не получишь. Но если порешься – то, конечно, пожалуйста…
Я заверил его, что беру деньги единственно для поддержания сил: иначе мне никак не угнаться за теми, кто заглатывает с утра по пачке таблеток кодеина. Бугор не усомнился в моих словах – ведь мой бывалый знакомый поручился за меня если не буйной головой, то, во всяком случае, битой мордой.
– Сукой быть, пацан за понятия слыхал! – говорил тогда мой знакомый.
И бригадир, памятуя об этом, начал выдавать мне по рублю в день, а то и по два. Я баловался маслом и сыром, угощал «пацанов» индийским чаем. Иногда, сочинив глазунью из купленных в деревне яиц, звал бригадира. Он брал из запасов, сберегаемых на случай явления прораба, початую бутылку, и мы «базлали за жисть и за погоду» минуток двадцать – в то время, когда другие метали раствор на стены. Угощал я начальство не из угодничества, а просто поступал по обычаю. Бугра полагалось по возможности «уважать». Он был тут и царь, и бог и распоряжался каждым из нас по своему усмотрению. То, что я требовал денег на еду, осуждения у него не вызвало. «Качнул пацан за права – ну, и добился! Справедливо!». И хотя выдаваемая мне сумма была на порядок меньше, чем у других, я всё же благоразумно счёл, что это лучше, чем ничего, и смирился. И вообще с некоторых пор я старался просто вкалывать и молчать. Как-то мы сидели на корточках вдоль стены и курили. Вдруг бугор ударил одного из парней. Оба они вскочили, парень замахнулся, но бугор уже поигрывал невесть откуда взявшимся топором. Все это происходило прямо над моей головой. Я знал, что меня не тронут, и сидел с равнодушным видом – как того требовал уголовный «этикет». Но я знал также, что при малейшем подозрении в чём-либо мне сначала поставят синяк на всякий случай, а уж потом начнут разбираться. А мне этого