и досадовал. Достал ящик из нижней, под прихожею кладовой и нашёл в нём толстые восковые свечи, принёс ещё один из соседней запертой комнаты – в нём были цейсовские бинокли.
– На! – рявкнул он, бросая мне антикварную готовальню. – Авось, тие ет-ти чиркуля пригодяцца.
– Оно так! – произнёс я в смятении. –Да ведь эта вещь дорого теперь стоит! Не здесь, а в большом городе, конечно.
Мамонт заинтересованно расспросил меня и, уяснив, какие возможности открываются перед ним, сказал откровенно:
– Каба знал, дак, быть можа, не сподарил бы! А если уж дал по глупости, без догону –взабирай! Владай. Чего там… Эх, рановато брат Инуярий гавкнулся! Не дождался споры, када иму лавочку сдозволют открыть… Кто бы вспомоложе на иво месте…
Этот нежданный купеческий припадок весьма меня озадачил.
– Экий ты невнимательный, Нефёдыч! – воскликнул я довольно растерянно. – Неужто ты не замечал никогда, что у нас на любой конторе красный флаг трепыхается? Какие могут быть лавочки?! Откуда ты вынырнул? Не скажи другому кому-нибудь – в момент психиатра вызовут.
– Колбасу в сконторах не делают! – веско заявил Мамонт, наполняя стакан. – А в лавках она всякая продавалась! Ты ет-та, ты короб с платьими тожа униси, бабе своей андай… Валяцца по углам будут… Не спойду же я с ими на базар, в натури!
Договорить нам не удалось. Услышав топот в прихожей, Мамонт вдруг разорвал на груди рубаху и совсем не по теме, чисто для антуража завопил:
– Я за свое слова!.. всигда!.. ат-вичаю!..
В дом к нему завалились урки. Я вынужден был молча взять готовальню и ящик с платьями и уйти.У ворот, заслышав сопение и топот, обернулся: меня настигал Мамонт – с точно таким же ящиком под мышкой и стаканом в руке.
– Дёрни вот коньяку… – ему явно хотелось извиниться, да не получалось никак. – Да скоробку ищо прийми, в синях лижала, кореша думали – ет-та тряпки, чтоб ноги вытирать… Ты зажуй, вон, скуньяк-то мёрзлым яблоком…
Чтоб жена не скандалила, я поставил ящики на высокий бабушкин шифоньер и прикрыл своими бумагами.
В другой раз почтальонка вручила мне поздравительную открытку, написанную явно «по фене». Я пошёл отдавать её и увидел дикую картину. Сукин сын Мамонт колол на дрова икону. Возле печи валялись на скамье грудой ещё с десяток досок.
– Кому оне таперя нужны? – тупо пробурчал Мамонт, предупреждая моё возможное возмущение.
–А ты бы экспертизу в Москве навёл… – посоветовал я со вздохом. – Но дружкам не рассказывай, убьют. Соблазн!
Я отобрал у него обломки и попытался составить из них изображение. Живопись ещё различалась, икону хоть и с трудом, но можно было отреставрировать. Я обернул её мешковиной, завязал и отдал Мамонту. Заметив, с какой серьёзностью я вожусь с иконой, он несколько призадумался. Я вспомнил, зачем пришёл, вынул из кармана открытку и прочитал ему марсианский текст.
– Так! – сказал Мамонт и по-деловому наморщил покатый лоб. – Патсаны в город в Вильнис в гости миня зовут… я с ими