в местности, именуемой «горячей точкой»: там в куче стояли хлебопекарня, кондитерская фабрика, мясокомбинат, винцех, маслозавод, топсбыт и склады заготсырья. Вполне естественно, что на этом приволье Керя жил припеваючи – не голодал, не мёрз, не испытывал недостатка в вине и в девках и, что главное, отродясь нигде не работал. Мамонт возмутился не самим фактом преступления – ведь Керя не знал, что тихий Налим призовёт и оставит столь властного наследника,а тем, что разбойник не явился к нему с повинной. На следствии, происходившем посреди улицы, Керя был вытоптан в снегу и сознался, что искал деньги, но не нашёл. А услышав милицейские трели, сыграл от злости на «пиянине» ломиком и смотался.
Синим морозным вечером он привёл на вожжах со своего двора вскормленного батонами поросёнка. Ужасный Мамонт, стоя в майке на огороде, чесал поросёнка за ухом и то ли смеялся, то ли плакал. Его голос проникал в наш дом даже через двойные рамы. Жена сказала, что ей тоскливо и страшно, и ушла посумерничать к родителям.
Посреди ночи несносный Мамонт разбудил нас, торжественно впёрся в дом и положил на мои холсты здоровенную ковригу свинины. Я пил с ним на кухне чай и несколько раз подряд выслушал пространный рассказ о чрезвычайной сытости поросёнка.
– В дуплё кулак не залазит! – орал сосед возбуждённо. – Бутору нет совсем, одно сало!
И ещё уверял, что за ним никогда не заржавеет, что не уважить «суседа» он не может.
– Зачем ты взял мясо? – испуганно взметнулась жена, когда Мамонт унялся и ушёл.
– Занадом! Попробуй-ка, не возьми! Для Мамонта мы хорошие соседи – вот он нас и благодарит. Да ты не бойся, ворованное он нам не принесёт…
И впоследствии Мамонт тоже обращался со мной вполне прилично – насколько это было возможно для него, но я знал: очутись я среди его собутыльников – сразу получу от него и лошака, и баклана, и всё остальное. С его заслугами разговаривать со мной на равных при свидетелях-урках он не имел права. Так уж в уголовном мире заведено. Иногда мы занимали у него деньги, и он у нас тоже занимал – дело соседское. Если у него сидели приятели, я вызывал его на крыльцо. Если он был один – смело заходил в дом. Через несколько недель после ночного угощения свининой я нашёл в нашем почтовом ящике перевод для Мамонта на сотню рублей – сосед своим ящиком обзаводиться не помышлял. Бумажка была прислана из далёкого северного леспромхоза. Пришлось пойти и отдать её.
Был уже конец декабря, стояли довольно сильные морозы, но все двери у Мамонта оказались открыты настежь. При изобилии комнат в доме Мамонт обитал лишь в одной, да ещё на кухню заглядывал. Окошко комнаты смотрело в татарский огород, а кухонное – в другую сторону, в сад моего отца. Картина предстала передо мной жутчайшая. Прямо напротив двери, на покрытом мешковиной столе, покоилась мёрзлая свиная туша. Рядом с ней надсадно верещал на тумбочке телевизор. А хозяин громко храпел на кровати у стены, выставив из-под трёх одеял босую посиневшую ногу. Я выключил телевизор, разбудил Мамонта и с