опыт Моделя не только неудачным, но и не достойным подражания. Третьего мая Монтгомери и Эйзенхауэр на пару разыграли спектакль для Москвы под названием «Верность долгу». Монтгомери отказался принять капитуляцию от Фридебурга, и отправил его к Кейтелю. За полномочиями на «полноформатную капитуляцию». О «проявленном мужестве и героизме» были немедленно поставлены в известность начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Антонов и лично Сталин. Факт не потряс советское командование: и Сталин, и Антонов не без оснований предположили, что «продолжение следует».
И они не ошиблись. Ещё солнце не зашло, а Эйзенхауэр уже приказал Монтгомери «поставить немцев на довольствие» под тем предлогом, что это – чисто тактический и военный вопрос о капитуляции на конкретном участке фронта. То есть, никакого вероломства в отношении союзника. Доводы Москвы «юридического плана» натыкались на «железобетонный редут»: «это – капитуляция на конкретном участке фронта! Что-то вроде сдачи в плен батальона, только «расширенного состава»! То, что «состав расширялся» до масштабов всего Западного фронта, как-то или упускалось из виду, или не принималось во внимание. «Конкретный участок» – и хоть умри!
А довод русских о том, что они бы так не поступили с союзником, представлялся и вовсе беспомощным, вызывая лишь иронические ухмылки у всё ещё союзников. Вот, если бы русские предъявили более весомый довод – вроде кулака у носа – тогда иное дело! А так!..
К новым формам взаимодействия перешёл и фельдмаршал Кессельринг. Пятого мая перед Шестой американской армией капитулировала подведомственная ему группировка войск в Южной Германии. Западный фронт де-факто перестал существовать. Побеждённые решительно настаивали и на «переставании де-юре», но Советы по-прежнему «вставляли палки в колёса», требуя согласованной капитуляции всех Вооружённых Сил Германии перед всеми союзниками. События назревали, но далёкие от однозначных…
…Сразу после брачной церемонии фюрер ушёл в работу: диктовал завещание. Бедняга Гертруда Юнге, стенографистка фюрера, должна была ещё благодарить рейхслейтера Бормана за то, что он «зашёл на минутку», да так и не вышел. Не «ошибись он дверью», фрейлейн Юнге вынесли бы ногами вперёд: фюрера «развезло на лирику». А так как он не столько диктовал, сколько нечленораздельно «убивался», оставалось лишь посочувствовать бедной фрейлейн: лучшие криптографы мира не захотели бы оказаться сейчас на её месте. И только незапланированное сотрудничество Бормана помогло фрейлейн Юнге покинуть бункер фюрера своим ходом, пусть и шатаясь, по стеночке, с атрофированной рукой на перевязи. А на очереди к пишущей машинке и рукам бедняги Трудль уже стоял со своим завещанием Геббельс!
Фюрер закончил работу только к четырём утра двадцать девятого апреля. Геббельс, Борман, Бургдорф и Кребс скрепили его своими подписями. Завещание удалось: было, что завещать. В личном