маршевым раскатам.
Тафта и крепдешин, муслин и тюль в оторочках из перьев и меха сверкали и переливались самыми невообразимыми оттенками, от бирюзового до небесной сини, от лимонно-желтого до зелени незрелых яблок, от пурпурного и кораллового до ультрамарина, от слоновой кости до темного серебра. Вечерние туалеты дам делали зал похожим на оранжерею, наполненную цветущими туберозами, лилиями и орхидеями, над которыми порхали тропические бабочки и райские птицы. Несмотря на открытые настежь зарешеченные окна, воздух, пропитанный испарениями пота и парфюмерии, оставался тяжелым.
– Я прошу тебя, Эвелин…
По голосу лорда Эшкомба чувствовалось, как ему наскучила вся эта суматоха. С каким удовольствием он укрылся бы от нее в стенах родного дома или отправился бы бродить по окрестным лугам с ружьем за плечами в сопровождении своры охотничьих собак!
– Нет, Натаниэль, – возразила леди Эвелин, не глядя на супруга. Сейчас ее внимание полностью сосредоточилось на молодой паре, проплывающей мимо них в темпе вальса и, судя по тому, как графиня поджала губы, не вызывающей у нее никаких теплых чувств. – Похмелье будет тяжким, и родительский долг обязывает меня не допустить непоправимого! – Миссис Эшкомб угрожающе возвысила голос. – Как будто у меня других забот нет…
Высокая и очень тонкая, с аристократическими чертами лица, леди Эвелин походила на породистую лошадь, особенно когда горячилась. Она перевела серые глаза на своего первенца.
– У леди Сесили есть вкус и стиль. Не могу взять в толк, как она могла тебя выбрать?
– Благодарю за предупреждение, матушка, – сухо ответил Ройстон, словно не расслышав последних слов, – но ваше родительское благословение – вот единственное, о чем я прошу.
– Зачем оно тебе? – удивилась леди Эвелин. – Скоро ты станешь совершеннолетним и тогда сможешь делать, что захочешь, в чем, впрочем, тебе и так никогда никто не препятствовал. Взгляните-ка, дорогие мои. – Графиня ткнула сложенным веером в сторону половиц, на которых, несмотря на тщательную полировку, виднелись многочисленные царапины и трещины – красноречивые свидетельства их почтенного возраста. – И туда. – Веер описал дугу и остановился в направлении шторы, из-под которой торчала плохо спрятанная трапеция и кольцо. – Поневоле начинаешь сомневаться в могуществе нашей империи, если даже в Сандхёрсте для такого вечера, как сегодняшний, не нашлось лучшего помещения. – Графиня вздохнула. – Не говоря уже об этих жалких бумажных гирляндах.
Отец с сыном понимающе переглянулись. Граф положил левую руку на плечо Ройстона, а правой сжал его ладонь:
– Мое благословение у вас есть в любом случае…
– Могу ли я надеяться, мисс Норбери… – Родерик Эшкомб остановил свои детские светло-серые глаза на Грейс. – Если вы, конечно, не приглашены, не помолвлены и никому ничего не обещали…
Грейс рассмеялась.
– Не приглашена, не помолвлена, это так, мистер Эшкомб. Но, увы, обещала.
– Это