мне руку, сын мой! – продолжил король властным голосом.
Очень медленно, с огромной неохотой, словно его принуждала к действию некая магнетическая сила, которой он не мог противостоять, Джованни отнял руку от мертвого тела, которое столь упрямо обнимал, и протянул ее королю, как тот велел. Умберто крепко сжал ее в своей, удержал там на мгновение, посмотрел бедняге прямо в глаза и произнес поразительно спокойно и просто:
– В любви нет смерти, мой друг!
Их взгляды встретились, застывшие губы молодого человека разжались и, вырвав ладонь из королевской десницы, он разразился бурными рыданиями. Умберто тотчас обнял его своей монаршей рукой и с помощью одного из придворных поднял с кровати, после чего вывел из комнаты – юноша не сопротивлялся, сделавшись послушным, словно ребенок, хоть и продолжал судорожно всхлипывать. Рыдания сохранили ему рассудок и, вероятно, даже жизнь. Негромкие восторженные аплодисменты сопровождали доброго короля, когда тот шел сквозь небольшую толпу людей, ставших свидетелями происходившего. Поблагодарив их легким изящным поклоном, он вышел из лачуги и сделал знак гробовщикам, по-прежнему ждавшим снаружи, приступать к их скорбной работе. Затем двинулся дальше, сопровождаемый восторженными благословениями и восхвалениями, которых мог бы удостоиться завоеватель, вернувшийся с трофеями после сотни выигранных сражений.
Я смотрел вслед его удалявшейся фигуре, пока она не скрылась из виду, и чувствовал, что само присутствие героя, человека, который был «королем от головы до ног»[2], придало мне сил. Да, я роялист. Под властью такого государя мало кто из здравомыслящих людей придерживался бы иных взглядов. Однако, будучи убежденным роялистом, я приложил бы все усилия, дабы способствовать низвержению и смерти тирана, будь он хоть трижды коронован! Не многие монархи могут сравниться с Умберто Итальянским – даже сейчас я вспоминаю о нем с теплотой в сердце, и после всех перенесенных мною страданий его образ предстает как высшее воплощение Благодатной Силы, окруженное светлым сиянием бескорыстной доброты – сиянием, которым Италия освещает свой дивный лик, вновь улыбаясь той прежней своей улыбкой, как в счастливейшие дни величайшего могущества, когда сыны ее вознеслись высоко лишь потому, что были искренни. Изъян современного общественного устройства состоит в том, что мы не вкладываем душу в то, что делаем. Мы редко любим работу как таковую и выполняем ее, лишь чтобы что-то за нее получить. В этом и кроется секрет всех неудач. Друзья едва ли станут радеть друг о друге, если не смогут также порадеть и о своих интересах. Верно, существуют исключения из этого правила, но таких людей называют глупцами.
Как только король скрылся из виду, я также покинул место вышеупомянутого происшествия. У меня появилось желание зайти в трактир, где мне стало плохо, и после несколько затянувшихся поисков я нашел его. Дверь была открыта. Я увидел толстого хозяина, Пьетро, перетиравшего стаканы, словно он все время только этим и занимался.