Лазарь Соколовский

Раннее позднее


Скачать книгу

и заснуло под охраной…

      Здесь тоже родина была,

      восточней сотого меридиана,

      здесь та же боль и тот же хлеб,

      и те же вехи верстовые,

      и тот же перехлест судеб

      в одной судьбе – в судьбе России.

      Ответ-вопрос

      Когда-нибудь далекий отпрыск мой

      нас обвинит в молчанье и терпенье,

      за трусость взяв скорее неуменье

      переменить строй муки нажитой.

      Да, наше детство шло после войны,

      и было нам несытно и непросто,

      в коротеньких штанишках не по росту

      мы подрастали, времени сыны.

      И грянул март… И плач едва угас,

      как в клубе заводском, в сыром простенке,

      мы подвергали жизнь переоценке,

      как и она переоценит нас.

      Прибившейся толпой по-над крыльцом

      наш век как будто свой сдавал экзамен,

      глазел – кто вождь: тот с хитрыми глазами,

      иль тот с суровым, каменным лицом?

      И падал снег. И снова шли дожди.

      А мы росли… старели… умирали…

      Очередной лежал в Колонном Зале —

      подумать бы: при чем же тут вожди,

      ведь главное, не кто на пьедестале:

      им наши судьбы росчерком сухим.

      Сейчас-то, вроде, зная, что ж молчим —

      тогда, хотя б не ведая, молчали.

      Венгерская осень

      1. Из-за кулис

      Тамашу Майору, актеру

      Растерян, я не знаю, как мне

      изобразить подобье черт:

      лицо, упрятанное в камне,

      в котором Гамлет и Лаэрт

      одновременно в дружбе, в ссоре —

      мудрец и воин, мысль и меч…

      Лицо, уставшее, как море,

      застывшее на скатах плеч,

      когда мерило зла и боли

      одно – издевка над судьбой…

      Актер привык, вживаясь в роли,

      быть все-таки самим собой.

      Хоть зрителю какое дело,

      что он, как мы, и пьет, и ест —

      пусть душу вытрясет из тела,

      чтоб мир обрушился окрест!

      Чтоб взвился факел над Дунаем

      в пяти шагах от Сэнтэндре!

      …Мы все играем и играем

      и в августе, и в январе,

      не важно, снегу ль по колена,

      в листве ль опавшей нет тропы —

      вперед! А как узка арена

      и шпаги ржавы и тупы…

      Перевозиться в краске бурой,

      затем спиною на паркет —

      все завершится диктатурой,

      век генералов и газет!

      Но завтра вновь тузить друг друга —

      как будто Клавдий виноват,

      что в городе – гроза ли, вьюга…

      Десятый час… Когда ж назад

      и как домой с такой хворобой…

      Вот, наконец, и Фортинбрас.

      Коли, Лаэрт, и едем оба.

      Какой Шекспир – десятый час!

      С трудом добраться до гримерной.

      Какое свинство – так устать!

      Сорвать парик, рубаху сдернуть…

      Как сердце падает опять

      и в голове