тех и у инвалида первой группы было значительно больше.
Умудрённый опытом жизни на кремлёвском «Олимпе», Черненко активно не примыкал ни к одному лагерю, умело арбитрировал – и даже обозначал потуги на занятие исключительно делами страны. Это производило впечатление. С учётом «патовой ситуации», в которой оказались главные «игроки», кандидатура Черненко представлялась единственным «лучом светом в царстве тьмы». Время давало Константину Устиновичу шанс, не на подвиги, так на анналы – и ему оставалось лишь заверить товарищей… в безысходности ситуации, которая вынуждает их сделать «правильный выбор».
Изучив досье Черненко, Полковник не мог не уважить немногочисленные таланты Константина Устиновича – а они, таки, имелись, при всей обоснованности заявлений об их полном отсутствии. Обоснованность – вместе с заявлениями – относились к «общечеловеческим талантам» и талантам стратегического назначения, в наличии у себя каковых – и тех и других – Черненко замечен не был.
Но таланты иного класса – тактического – у Константина Устиновича водились! И главным из них являлся тот, что он, этот классический «полководец без армии», не стал дожидаться, пока товарищи «обречённо поднимут руки»: сам пошёл навстречу этой «обречённости». То есть, он не стал полагаться на заведомую обречённость. Несмотря на заверения товарищей, личными телодвижениями Черненко сам «заверил» их. На этот раз – в том, что они действительно «обречены на него». Это было и мудро, и гуманно: «соратники», тем самым, избавлялись от мук сомнений. Нет выбора – нечего и голову ломать, не говоря уже о копьях!
В интересах дела – прежде всего, лично своего – Константин Устинович не стал уповать на расплывчатые временные рамки, определяемые последним вздохом Генсека. Он сам пошёл навстречу товарищам – чтобы закрепить прежние договорённости, оформить их надлежащим образом и помочь коллегам раз и уже навсегда избавиться от ненужных иллюзий на тему «всё ещё может быть». Тогдашние «смотрины» надо было превратить в сегодняшний выбор.
Конечно, он допускал верность товарищей «итогам предварительного голосования» – но исключительно в формате «Бога», на которого «надейся – а сам не плошай». Да и «повторение – мать учения», а «хорошего много не бывает» – доводы не хуже. Особенно – в контексте непрекращавшейся «подковёрной дружбы» Романова и Горбачёва. Нужно было успокоить общественное мнение»… Политбюро – теперь уже окончательно. Нужно было показать, кто в кремлёвском доме есть «ху».
Как следствие, если инициатива первой встречи принадлежала Тихонову, то на вторую «народ» созывал уже сам Черненко. Формальным актом «капитуляции» могла явиться лишь встреча «уполномоченных противоборствующих сторон». Кандидатов на эту роль Константину Устиновичу и не потребовалось выбирать: их уже выбрала жизнь. Точнее: политическая жизнь. Да и, как говорится,