как и буквы – извивающиеся и колыхающиеся.»
Так и засело у меня накрепко в голове: «пляшущие человечки»....
А вслед, Папа добавил, что эти «маленькие человечки» «танцуют и поют» в обратном направлении: справа налево. И вот тут-то в моей детской головке родилось яркое воображение, что Ваши люди ходят задом наперёд. Это убеждение хранилось у меня ещё очень долго.
Вы играете на оуд… и пишете музыку для этого инструмента… я правильно угадала? Возможно, Вы также играете и на фортепиано… но совсем немного…
Мне сердцем, глубоко чувствуется, что Вы – одиноки, но одиноки трогательно и волнующе … одиночеством, что возвышает Вас …
А ещё, ещё я думаю, даже уверена, что Вы – курите. У меня имеется некоторая любопытная фантазийная медитация о курильщиках… Так вот, если Вы – курите, я Вам её расскажу
Письмо 4
Так значит, Вы – курите… Конечно, курите… У меня было твёрдое предчувствие, что – да, вне всяких сомнений: я даже вдыхала аромат дыма Ваших сигарет, ещё задолго как Вы опубликовали эти две фотографии. Однако, я не думаю, что Вы – заядлый курильщик., Нет. Вы, Нассер, – наверняка, – «кающийся курильщик», то есть тот, который курит и чувствует себя виновным, поскольку знает, что «вредно» и знает, что «не следовало бы», но продолжает курить.
Но вы ещё и курильщик с элементами деликатности.
О той обещанной медитации, я Вам расскажу в другой раз, как только пройдёт надвигающийся на нас ураган. Обещаю, что не забуду. Дело в том, что меня сейчас щекочет одно любопытство о Вас. Я задам вопрос, на который не жду ответа и даже не желаю от Вас его получить. Я лишь хочу, чтобы Вы знали: у меня является этот самый вопрос, тайный умысел которого Вы поймёте тут же.
Скажите, Нассер, у Вас есть волосы на лицевой части? Другими словами, Вы носите усы или бороду?
У Вас – «там», в Ваших краях, все носят, я приметила.
Я «чувствую», что у Вас есть.
Видите, всё для меня о Вас «чувствую-догадываю-трогаю».
Я будто ступаю вслепую, но не в темноте, когда потерян и страшно – нет, совсем не так. А как маленькая девочка, играющая в жмурки, с робко вытянутыми ручонками и плотной повязанной тряпочкой на глазах. Подвигаюсь бережно, немного с опаской, при этом светло улыбаюсь, понимая, что всё это – добрая игра. Вы стоите посередине комнаты, вовсе не прячась от меня; широко и умилительно улыбаетесь, наблюдая за моим детским простосердечием и ждёте, когда я до Вас дотянусь. Вот, мои ручки во что-то упираются. Сначала инстинктивный моментный испуг и тут же – улыбка. Я знаю, что это – Вы: тот самый, мне неведомый, но мне сужденный. А Вы стоите и смотрите на меня с разочарованием, свысока-снисходительной улыбкой и с самой тривиальной жалостью: жалостью от того самого моего простодушия и безграничной к Вам преданности. Вас отнюдь не привлекает лёгкость добычи.
Вам нужна интрига.
Но ведь я ничего этого не вижу, не знаю и даже не чувствую.
Нехотя, Вы присаживаетесь на корточки, чтобы своим лицом быть вровень