вовсе. Лишь этот проникающий всюду запах, от которого нет спасенья…
– Ты слышишь только мой голос. Ничто не отвлекает тебя…
Сколько раз Андрей мысленно возвращался в ущелье, в ноздри бил сладковатый запах! Сколько раз прошлое впивалось в мозг, и единственное, что могло оторвать этого клеща, – стакан водки! Человек непостижим! Казалось бы, чего проще – думать только о том, что дарит радость, удовольствие, по крайней мере, не приводит к бессоннице, заставляя ныть сердце; так нет же, память верно возвращает в самые болезненные уголки прошлого. Точно злой хозяин твоих мыслей приказывает им душить тебя самыми мерзкими осколками памяти. И среди всех напластований памяти запах – самое неуправляемое. Картинки прошлого нетрудно замарать непроницаемой чёрной краской, стереть бесцветным ластиком, перерисовать в искаженные видения, не таящие угрозы душевному покою. Звуки былого, удаляясь, меняют свойства и перестают восприниматься как живые. Кожа легко отряхивает с себя ощущения пыли, прошедших липких дней грязи и ночного мороза, не возвращаясь к ним уже через год. Но запах… Он неистребим, он врывается в самую душу и выворачивает наизнанку. Снова, снова Андрей мечется по постели в горячечном бреду, – ни явь, ни сон, – и дышит, дышит, дышит отвратительным воздухом Гиндукуша. Ни курительные палочки мудрых индусов, ни пахучие цветы на подоконнике, ни настойки и эссенции не забьют смрада; он здесь и сейчас, будто не было четырёх лет после войны. Только стакан водки – оглобля по мозгам – выключает запахи, перебивает более сильным тяжелым спиртовым духом, избавляя от их трупного яда.
Четыре года редкая ночь не оборачивалась для него бесцветным и бестелесным кошмаром возвращения в запах прошедшего. Андрей пытался забить его другими, уставив всю квартиру пахучими цветами. Герань и жасмин, разнокалиберные кактусы и восковое дерево, немыслимые ботанические монстры в больших кадках, разнообразно цветущие едва не круглый год, украшали жилище ветерана боевых действий, живущего холостяком после переезда матери в другой город в просторной «распашонке» окнами на восток и на запад. Ни одна подруга не могла задержаться здесь надолго. Ароматы пьянили девушек, любая с удовольствием оставалась на ночь, но с утра всех как ветром сдувало, и впоследствии каждая делала всё возможное, чтобы больше никогда не оказаться в этой благоухающей «ловушке». Андрей в ярости предпринимал всё новые попытки завести постоянное знакомство, но все оборачивались неудачей. Девушки не говорили напрямик, почему избегают его, и у него выработался устойчивый комплекс мужской неполноценности, лишь усугубляя его страдания.
За Андреем закрепилась репутация неисправимого бабника. В среде товарищей по кооперативу «Шурави» она служила ему хорошую службу. Мужики охотно брали его в свою компанию, вместе пили, травили байки, «клеили баб», не вполне справедливо полагая залогом удачи участие в этом деле Андрея. Но в гости захаживали с неохотой. Даже когда требовалась «хата»,