допытываться не стал, молча согласившись, что пусть будет так, как условились, а там посмотрим. И уже после третьего сеанса Андрей почувствовал, что визиты к Беллерману стали насущной необходимостью, без которой он и жить-то едва ли сможет.
Погружаясь под вкрадчивый голос профессора в подобие наркотического сна, не раз испытанного им «за речкой», Андрей… именно там и оказался. Но если самопроизвольные погружения в отвратительное прошлое были для него сущим адом, спасения от которого Андрей и искал, ради чего и пришел к этому врачу, то управляемые его голосом визиты в минувшее оказались начисто лишены сколь-нибудь неприятной окраски. Андрей разглядывал сизые горы, лиловый туман над извилистой мутной речкой, пыльные тропы, вьющиеся по склонам ущелья, коричневых от пороховой копоти и многолетней несмываемой грязи «духов» с чувством путешественника, которого неуёмная жажда приключений забросила в эти суровые края, а потому ему всё интересно. Мозг отключался полностью, и только где-то внутри черепной коробки раздавался мерный голос:
– Ты наблюдаешь за происходящим, но не участвуешь в нём. Всё, что вокруг, тебя не затрагивает. Ты не можешь заблудиться, мой голос ведёт тебя. Ты слышишь только его. Продолжай рассказывать, что видишь, что обоняешь вокруг, и слушай мой голос. Только мой голос…
…Солнце едва зашло за вершину горы, и сразу настала ночь. Воздух, напряженный после боя, натянулся струной, готовой лопнуть в любой миг. Малейший шорох с другого склона отдаётся таким эхом, что не разобрать, гудит склон или голова. Звёзды, высыпавшие мелким бисером на лиловый бархат небес, источают колючую угрозу, как вспышки далёкого трассера. Нестерпимо холодно. Внизу, над ручьем медленно разливается сизый туман, оттуда тянет могильной сыростью, хотя часа два назад ручей был единственным местом в этой пустыне, где теплилась жизнь, которая стала смертью, а смерть – жизнью. От этой метаморфозы душные валы давящей дурноты подкатывают к горлу, и кажется, закружившаяся голова готова отделиться от торса, ставшего неповоротливым и чужим. Резкие силуэты гор, где за каждым выступом прячется враг, грозящий уничтожением, точно нарисованные углем на синеватом картоне, давят противоестественной рельефностью очертаний. Верно, так выглядит пейзаж на Марсе…
– Сейчас я сосчитаю до трёх, и ты проснешься. Я беру тебя за руку и считаю. Слушай внимательно мой голос. Раз…
…Силуэты гор теряют четкость. Мгла стирает границу между линией вершин и небом, туман поднимается от ручья. Холод становится всеобъемлющим, и кажется, он уже не вокруг, а внутри, и сам ты частичка охладевшего навеки мира, микроскопическая льдинка, у которой нет ни радости, ни страданья. Только холод и оцепенение…
– Два… – Туман поднимается до самых вершин, заливая вонючим молоком звёзды. Отвратительный запах чужих гор, с их пылью, пороховой гарью, гнилью разлагающихся трупов людей и баранов, коноплёй, переполняя мироздание, вытесняет другие запахи,