обрадовать меня, или я дуракъ и смѣшонъ.[382] Да, онъ говоритъ, съ радостью пойдетъ, – думалъ онъ про слова брата. – Ему хорошо говорить, не видя ее. Но развѣ можетъ такая женщина любить меня, съ моимъ лицомъ и моей глупой застѣнчивостью. Я сейчасъ былъ точно дуракъ или хуже, точно человѣкъ, знающій за собой много дурнаго».
– Чтоже готово?
– Готово, сударь. Покажите имъ, какъ бѣгать надо.
Левинъ всталъ на ноги, снялъ пальто, выпрямился, сдѣлалъ шагъ, толкнулъ лѣвое плечо и выбѣжалъ изъ домика, стараясь какъ можно меньше махать руками, выпрямляться и вообще щеголять своимъ бѣганьемъ. Но давно не бѣгавши, послѣ своихъ непріятностей дома, это стояніе на конькахъ, это летящее ощущеніе, сознаніе силы, воспоминаніе веселости, которую онъ испытывалъ всегда на конькахъ, возбудили его, онъ сдѣлалъ два сильныхъ шага и какъ будто по своей волѣ полетѣлъ на одной ногѣ по кругу и догналъ Кити и, съ трудомъ удерживаясь, потихоньку пошелъ с ней рядомъ
– Вѣдь вотъ ничего особеннаго не дѣлаетъ, a совсѣмъ не то, что мы грѣшные.
– Да, очень хорошо.
– Я не знаю, чтоже хорошаго. Иду, какъ и всѣ.
Но чѣмъ больше онъ ходилъ, тѣмъ больше оживлялся,[383] забывалъ удерживаться и сталъ естествененъ и красивъ въ своихъ движеніяхъ.
– Ну, а съ горы? – сказалъ молодой человѣкъ.
Она ничего на сказала, но посмотрѣла на него.
[384]– Попробовать, забылъ ли.
Онъ перебѣжалъ кругъ и пошелъ къ горамъ.
Всѣ смотрѣли на него и скоро увидали, какъ онъ, нагнувшись напередъ, на одной ногѣ скатился за дилижаномъ и смѣясь прибѣжалъ на кругъ.
– Ну вотъ всѣ штуки показалъ, – сказалъ онъ.
Онъ сталъ еще веселѣе и оживленнѣе отъ движеній; но на лицѣ Кити вдругъ опять остановилась холодность.
«Да, я воображаю, какъ я глупъ и смѣшонъ, щеголяя своими ногами», подумалъ онъ, и опять ему стало стыдно и безнадежно.
Кити подбѣжала[385] къ скамейкѣ и кликнула катальщика подкрѣпить конекъ.[386] Левинъ хотѣлъ взять въ руки ея ножку; но она рѣшила, что не стоитъ того, и побѣжала въ домъ снимать коньки.[387] Левинъ снялъ и свои и, выходя, встрѣтилъ ее, когда она мелкимъ шажкомъ переходила черезъ ледъ, и подалъ ей руку до дорожки.
Мать встрѣтила ее.[388]
– Четверги, нынче, какъ всегда, мы принимаемъ, – сказала она сухо. – Скажите, пожалуйста, Мишѣ, вы съ нимъ, чтобъ онъ пріѣхалъ къ намъ нынче. Да вотъ и онъ самъ.[389]
Дѣйствительно, Князь Мишута въ оживленномъ разговорѣ съ извѣстнымъ кутилой Стивой Красавцевымъ, съ шляпой на боку и съ развѣвающимися и сливающимися съ сѣдымъ бобромъ бакенбардами, блестя звѣздочками глазъ, смѣясь и кланяясь направо и налѣво всѣмъ знакомымъ, какъ олицетвореніе спокойствія душевнаго и добродушнаго веселья, шелъ имъ навстрѣчу.
– Ну чтожъ, ѣдемъ, – сказалъ онъ Левину.
– Да, поѣдемъ, – уныло отвѣчалъ Левинъ, провожая глазами садившуюся въ карету красавицу.
– Къ Дюссо или въ Эрмитажъ?
– Мнѣ все равно.
– Ну, въ Англію, – сказалъ