малость помогла их деликатности своими методами. Всё равно было общее приподнятое настроение, ощущение братства и товарищества в большом общем деле. Мы обсуждали ситуацию на фронтах, настроения на оккупированных немцами территориях и необыкновенно много говорили о послевоенном мире: каким он будет, как лучше его устроить и чем каждый мечтает заняться в мирное время. Только о своей нынешней работе каждый старался молчать.
Говорили и о фашизме, обсуждали его причины и трудный вопрос о том, как же после освобождения включить в новую жизнь людей, которые верили в фашизм, поддерживали его и, возможно, будут до конца дней хранить верность его идеологии. Перешли на отношение нацистов к тем, кто не вписывался в их представления об идеальном устройстве мира.
Герман рассказывал мне о той стороне жизни и деятельности рейха, которая тщательно скрывалась, о которой даже и не всякий гестаповец имел ясное представление. Но от попутчиков я узнала куда больше. Двое из них – немец и один венгр – успели побывать в концлагерях и бежали. Слушая их, хотелось проснуться, как от дурного сна.
Недаром атмосфера Германии была пропитана такой гнетущей энергетикой, и мне с самого начала чудился в благополучном, ухоженном Берлине трупный запах! И ещё я поняла, что за просветлённые души приходили на этой неделе и сломили чёрное колдовство шестого этажа: замученные – те, кто одолел страх!
На самом деле мои попутчики испытывали сильнейшее хроническое утомление, поскольку жили годами в постоянном напряжении подпольной борьбы. Внезапно – как произошло и со мной! – им удалось вырваться на волю из-под гнёта опасной двойной жизни. Но, так или иначе, они покидали милую, знакомую до последнего камушка отчизну и летели навстречу полной неизвестности, я же вернулась домой. Вначале все испытывали перевозбуждение, не могли нарадоваться и наговориться всласть. Долго ли, коротко ли, оживлённая беседа сменилась повальным сном. Я, напротив, выспавшись на границе, чувствовала себя по-прежнему бодрой. С каждым километром я приближалась к сердцу моей родины, и сил только прибавлялось.
Время от времени я расплющивала нос об иллюминатор, но без толку: что увидишь безлунной ночью, сквозь облачность на огромной территории, где всё ещё соблюдается режим светомаскировки?!
По пути мы разок сели для дозаправки и взяли курс на Москву.
Между тем мыслями я всё ещё оставалась в Берлине: в незавершённых делах, в недоразгаданных загадках. Благодаря характеру работы и влиянию Германа я, наверное, стала ужасной реалисткой, потому что мне вовсе не было интересно фантазировать о возвращении в Москву, о предстоящих встречах: ведь спустя всего несколько часов это и так произойдёт. Вот тогда-то точно не останется времени подумать о том, что сделано и не сделано в Берлине, спокойно проанализировать события последних недель.
В последнее время, особенно после Нового года, что визионеры, что спириты невероятно активизировались. Чуть ли не вдвое чаще я участвовала в сеансах. Но если визионеры