Можешь мне не верить, но после таких снов я получала от тебя письмо, – она засмеялась, прильнув щекой к его груди. – Очень хорошие письма. Я забрала их с собой.
– Куда? – необдуманно, просто так, спросил он.
– Это неважно, любимый – обыкновенные женские тайны… Я жила твоими письмами, – и вдруг спохватилась. – Ты же… Тебя ранили! Больно было?
– Я тебе об этом не писал, – удивился Саша. – Снова тайна?
Она положила ладонь на его губы:
– Не надо больше об этом.
– О чем?
– О тайнах. Я устала от них и хочу только тебя, пока есть время.
Александр любил ее, удивляясь своей силе. Так, в страсти, прогорела ночь.
Только-только чернота ночи стала разбавляться жидкими утренними сумерками, Виорика встала с постели и стала собираться.
– Ты куда? – спросил с удивлением Александр.
– Все. Мне пора, – от недавней ласки и тепла не осталось и следа. Ее голос был суров и непреклонен. – Действительно пора.
– Вика, – взмолился он, – я совершенно ничего не понимаю. Сядь, пожалуйста, и объясни.
Я ничего не могу объяснить, но обещаю, что скоро мы встретимся вновь, и тогда ты во всем разберешься сам.
– Мне надоели эти тайны! – не выдержал и вспылил он. – Я имею право знать!
Но она не обращала не его отчаяние никакого внимания, спокойно расчесывая волосы у зеркала. Он вскочил с кровати, побежал на кухню, где за пять минут сварил кофе, и, вернувшись в комнату, вылил его на ее белоснежное платье.
– Теперь ты никуда не уйдешь, – заключил он, демонстрируя Вике свою «работу». – Я тоже имею полное право делать глупости…
Она отвернулась от зеркала и увидела свою одежду. В следующее мгновение Александр оглох и ослеп от какого-то странного взрыва, вспышки и рева, словно кроме двоих людей в квартире было еще какое-то страшное животное; что-то толкнуло его с такой силой, что он взлетел в воздух и ударился о стену. Боль была настолько сильна, что на несколько секунд лишила его сознания.
– Рика, – произнес он, приходя в себя и растирая шишку на затылке, – что это было?
Она подошла к нему, наклонилась. В сумерках лицо девушки было страшным: глаза горели синим огнем, нос в ярости сморщен, и, когда она заговорила, грубо и сильно, бросаясь жестокими словами, он почувствовал запах ее дыхания – прелый, земельный и холодный.
– Ты ничтожен в своей глупости! И жестоко расплатишься за свою выходку. Нет в тебе ни терпения, ни мудрости, но ты обретешь их, только очень высокой ценой… Глупец! Какой же ты глупец!
– Вика! – закричал Саша, закрывая лицо от ее злобы и ненависти. – Что с тобой?!
Она надела платье и пошла к выходу.
– Глупец, но я люблю тебя…
Он выбежал вслед, но никого в коридоре не было. Дверь была заперта. Саша открыл ее и вышел на улицу. Никого. Ни в подъезде, ни перед домом. Ни звука шагов, только утреннее щебетание ранних птиц и вой троллейбусов на проспекте.
Вернувшись в квартиру, Лерко подошел к телефону и решительно набрал киевский номер. Он был готов к тому, что его обвинят в бестактности за столь