всегда носил с собой пенсне на длинной цепочке и имел привычку пользоваться им, даже когда это было совершенно не нужно. Иногда он смущал собеседников, рассматривая их пристально через свой окуляр, но, кажется, совсем этого не замечал. Вот и сейчас он поднёс стекло к глазу, как будто хотел убедиться, что перед ним действительно Юна.
– Когда в свою восемнадцатую Красную Луну Лоним уехал в академию, я сказал ему, что он выглядит совсем взрослым. И это правда было так. Я бы хотел сказать тебе сейчас, Юна, что теперь ты тоже взрослая, но передо мной стоит всё та же маленькая Юна с двумя каштановыми косичками и смелым взглядом. Эх-хе, – вздохнул Ганс и перевёл тему. – Я хочу передать Лониму кое-какие детали и механизмы. Кажется, он всерьёз увлёкся магией механизмов. Хотя сам он настойчиво называет это “наукой”. Нахватался в своей академии. Не откажешь старику в небольшой услуге?
– Конечно! Представляю, как Лоним обрадуется. Его действительно интересуют все эти металлические приспособления, – я очертила руками воздух, пытаясь изобразить детали.
– Тогда подожди немного, я соберу небольшую посылку. И для тебя у меня тоже будет подарок.
– О, не нужно, все и так носятся со мной в Фарелби, как будто я маленькая, – посетовала я. – Но теперь я уже действительно выросла. По крайней мере, мне уже точно пора вырасти.
– Эх-хе, – опять вздохнул Ганс. – К сожалению, некоторые люди взрослеют не по возрасту, а по обстоятельствам. Такова судьба. Но кто твёрдо знает, что делать – тот приручает судьбу.
– Вы думаете, судьбу можно приручить, господин Рилекс? – удивилась я.
– Нельзя приручить только время, – часовщик очертил круг руками, указывая на все часы одновременно. – У него совершенно особая, неподвластная нам поэзия. А судьбу, – судьбу, пожалуй, что можно. В эту Ночь Красной Луны, кстати, к нам приезжал странствующий бард. Очень талантливый молодой человек, очень. И такой обходительный. Особый отклик в таверне вызвала его баллада о Мирасполе и Лауне Иверийских. Сейчас я тебе процитирую!
Старик подобрался, поднял подбородок и запел высоким голосом, подражая, вероятно, недавнему барду:
“Кто вертит кем – ещё вопрос большой
Судьба любовью иль любовь судьбой?”
Петь у господина Рилекса получалось явно хуже, чем чинить часы. Но я улыбнулась и захлопала в ладоши, как делают зрители. Я была несколько раз на выступлениях бардов в нашей таверне. В основном это были сильно пьяные люди, которые громко кричали всякие непристойные стихотворья, перебирая струны лютни. Чем точно вызывали отклик у таких же пьяных фарелбинцев.
– Ну, кажется, я тебя задерживаю, – засуетился отец Лонима. – Сейчас вернусь!
С этими словами он скрылся за дверью в кладовую и чем-то загремел.
Я же обошла комнату вокруг, потом ещё раз, и ещё. Все выставленные часы были изучены мною десятки раз и новых, увы, давно не появлялось. Я заскучала и подошла к зеркалу. Надо отметить, что это было единственное