по…
– О нет, не той истории, лин де шер! А той, которая только начинается! – пояснил Виртуоз Мелироанский.
– Откуда вы знаете, что у меня начинается какая-то история? – захлопала я глазами.
– Потому что я бард, – однозначно отчеканил музыкант. – Я всегда чувствую, когда начинается великая история! Иначе бы я не добился такого ошеломительного успеха у моих почитателей!
Я была не самой глухой селянкой, и о знаменитый бардах слышала, но имя Виртуоза Мелироанского было мне незнакомо. К тому же, я сильно сомневалась, чтобы известный и успешный бард приехал бы на выступление в таверну Фарелби.
Мой пёстрый спутник припал спиной к стенке дилижанса и вновь тихо завёл своё творчество. Пальцы его удивительно засветились, забегали по струнам яркие жёлтые искры. Это зрелище меня заинтересовало даже больше, чем сама музыка.
“Историй занятных большой я охотник,
Коль сердце нагое трепещет в груди.
И вот начинается сказка сегодня
Что ждёт синеглазку на длинном пути.”
Нагое сердце? Да уж, знал бы этот бард, что сказка меня ждёт страшная и довольно кровавая, под названием “месть”, возможно, пел бы совсем другую балладу. Но признаваться в этом никому было нельзя, так что я просто последовала его примеру – облокотилась о ближайшую дощатую поверхность дилижанса и попыталась уснуть.
Глава 3. Детерминанты и персонагвиры.
Много лет я засыпала и просыпалась под плеск воды. Тихий шелест озера Фарелби убаюкивал меня на ночь и нежно будил по утрам. Я так привыкла спать под шум воды, что уже плохо представляла себе отдых без этого мерного звука. И прямо сейчас, прижавшись ухом к деревянной стенке дилижанса, я тоже слышала этот плеск. Открывать глаза не хотелось, потому что я боялась, что моё наваждение, моя маленькая связь с дорогим мне прошлым пропадёт, как только остатки туманного сна развеются. Но выбора не было – скоро мы прибывали в Нуотолинис, и оставаться в дилижансе я точно не собиралась.
Двое моих попутчиков бодрствовали – предприимчивый рудвик плотнее завязывал мешки, мужчина в очках вчитывался в пергамент и делал какие-то пометки с помощью длинной тонкой палочки. Судя по тому, что чернила ему были не нужны, это перо было магическим артефактом. Бродячий бард сладко спал, прижимая к груди свою лютню. Его берет съехал на бок, за расстёгнутым воротом камзола виднелась мятая нижняя рубашка из тонкого батиста.
Я выглянула из окна дилижанса, сонно потягиваясь. И обмерла. Плеск воды мне не почудился. За окном была вода. Казалось, что горизонта не было, и небо просто не заканчивалось, а сине-голубой бездной продолжалось стелиться по земле. Причудливое отражение лучей от водной ряби создавало иллюзию пляшущего белого пламени. Ближе к берегу вода была тёмно-синей, почти чёрной, с белыми гребешками, словно сахарная пенка на ежевичном варенье. И эта громада, эта огромная вода находилась в постоянном движении – то приливаясь к берегу, то отступая от него. Плавно, как будто крона леса, потревоженная