кричит юноша, не зная, как ругаться.
Его растерянность и суетливость чересчур явно говорят о волнении, но сам молодой человек об этом не задумывается и, выскочив из машины, тут же бежит проведать девушку.
– Ты чего делаешь-то?! – подскакивает он, собираясь помочь встать на ноги.
Оливия аккуратно но уверенно останавливает незнакомца жестом и поднимается сама, и лишь тогда, отряхивая юбку, замечает ссадины на коленках.
– Ну зачем? – не отступает юноша. – Вот зачем, а? Чего оно тебе далось-то? Тьфу! Плюнула б, да и все!
Комсомолка с удивлением взглядывает на незнакомца. Его слова попадают в самую точку и самым неожиданным образом, что и заставляет девушку отнестись к юноше с особой настороженностью.
– Много ты понимаешь, – буркает она тихонько, не сумев остаться безразличной, после случившегося.
– Пхех! – ударяет юноша себя легонько по затылку. – А… тьфу…
Махнув рукой, он идет к другой стороне обочины, уходит за машину, а после возвращается назад, держа в руке слегка потрепанную косынку и на ходу отряхивая ее от пыли.
Оливия сразу прячет глаза. Для нее вопрос этого простоватого водителя прозвучал совсем иначе, чем для него самого, и лишь теперь, когда молодой человек договаривает, становится окончательно ясно, каким именно смыслом пытался юноша наполнить свое обращение.
– Ну вот чего с ней стало б? – трясет он косынкой. – Да ничего б! А ты под колеса! Дура что ли?
– Сам ты дурак… – отговаривается девушка слабым, неуверенным голосом.
– Да ладно, не сердись ты, я ж так! Ну ты как, цела? – Юноша наклоняется и протягивает косынку, присматривается и вдруг застывает. – Погодь! Да это ж ты! Э… как ж тебя? Оля?
Пронзив водителя недовольным, сердитым взглядом, комсомолка отнимает свой галстук резким движением. Холодность и безразличность, овладевавшие ей с самого утра, еще во время разговора с Виолеттой стали пропадать, а теперь совсем исчезли. Чем ближе к финалу трагедии, тем живее реагирует ум, зачем-то снова просыпаются в нем эмоции, недовольство, страх, печаль и многие другие, и девушка уже не может их контролировать, не может оставаться такой же холодной.
И все же, отвечает она более или менее спокойно, выдохнув носом, но затем вернув себе контроль.
– Я не Оля.
– А! Да! – чешет юноша затылок, а сам довольно глупо, но очень дружелюбно улыбается. – Ты ж по-другому себя как-то называла, да? Помню, Настасья Федоровна мне говорила.
Упоминание этой женщины заставляет тут же вернуться с трудом подавленное недовольство.
– Вот и спроси у Настасьи Федоровны, – холодно отвечает комсомолка.
Впрочем, юноша не замечает в тоне неприязнь. Подняв к небу глаза, он задумывается, пока девушка идет к велосипеду.
– Как то же… слыхал же! Как-то оно… точно! Вспомнил! – радостно сообщает незнакомец.
Он