но только он в это поверил, как отразился в измене.
Горе слепит – какое-то время человек жил так, словно он перестал отражаться. Спросили бы человека тогда, жил ли он, и вряд ли бы получили понятный ответ, но работа шла, и вновь человек отразился в удаче. Опять замелькала череда отражений, и с каждым новым человек менялся, потому что менялось то, в чем он отражался в тот час.
За долгую жизнь человек перепробовал множество ликов. Он отражался в страсти и в насыщении, в подражании и бунте, в детях, в друзьях, в труде. Он научился видеть себя сразу во многих вещах, чтобы жизнь казалась полнее. Разные он заклеймил отраженья, в некоторых задержался на время. Он отразился в своих вещах, в накоплении и богатстве, и оно нашептало ему, что он, как богатство, огромен.
Это так удивительно щедро – отражаться в довольстве, человек отраженья утроил и даже удесятерил. Он гляделся в себя в продуманных планах, в вещах и достатке чудесных форм.
Так длилось и длилось, но что-то встало помехой, и человек словно разучился чувствовать себя счастливым. Куда ни глянь – он отражался повсюду, но мира не знала душа. Он отразился в раздумьях, сомненьях и скрытых вздохах.
И однажды под вечер человек на дорогу вышел, он свои отраженья оставил впервые, и под небом пошел без лица. Впервые увидел он старцев, увидел он слезы женщин, услышал, как дети смеются― просто радостно, без затей. Увидел он старую лошадь, увидел черную кошку, увидел чужую собаку, потерянного ребенка и чей-то сгоревший дом.
Тогда человек понял что-то без слов и названий, и замер на миг человек. Он поднял глаза к небу, хотел он спросить небо, в чем же ему отражаться, чтобы счастливо жить на земле. И вдруг он увидел, что сверху, оттуда, где есть ответы, глядит на него с улыбкой… родное его лицо.
Так стал человек счастливым, узнав под конец жизни единственное отраженье, в котором и цель, и смысл.
Они захотели мяса, взяли мангал, вышли на улицу и стали просить: «Отступи, дождь!»
Незаметно я к ним присоединилась и тоже стала просить неслышно: «Отступи, дай молодым испечь мяса»…
Мангал разошелся, хорошо, много угля. Женщины нанизывают куски мяса на шампуры, режут овощи, моют зелень.
– Хлеба, хлеба прожарь на вилке!
– Несите соль, чтобы макать в нее перья лука!
– А что, если в эти угли – картошку?
Нет дождя, комары не проснулись, не знают, что можно на вылет. Тишина, небо серо, а мясо с подугленными краями сочится.
Щеки у всех пылают. Можно немного вина. Или что там сегодня у молодых к мясу?
Хрустит хлеб, картошку едим с золой, и это волшебно.
– Добрый вечер, соседи! Смотрим на вас – что молодежь-то по деревням? Им бы в Европы.
Приглашаем к столу.
– Почему нам в Европы? – смеются, жуют. Запивают.
– Да там на каждом углу сто впечатлений, все вместе как ком. А тут что?
– А тут ти-ши-на.
– Тут легче дышать, все по капельке…
– То,