В точном соответствии с инструкциями Мясников объявил «приговор»: инсульт с кровоизлиянием в мозг.
– А ещё что? – продолжал допытываться Берия: видимо, ему недостаточно было столь лаконичного заключения. Он ждал «утешения» по полной программе – с «букетом» и даже «оранжереей».
Теперь уже Лукомский озвучил общую позицию насчёт паралича, нарушений работы сердца и дыхания. И лишь тогда Берия удовлетворённо перевёл дыхание. Примерно так, как на его месте сделал бы симпатизант Хозяина по получению информации о том, что кризис миновал. Лаврентию Палычу осталось теперь удостовериться в том, что «кризис миновал», но лишь в том смысле, что он уже «перешёл Рубикон», за которым Хозяину можно было со спокойным сердцем помахать белым платочком и передать его тело лодочнику Харону. Для доставки «по месту назначения».
– А жить он будет?
Голос, которым Лаврентий Палыч озвучил вопрос, не подходил не только для демонстрации сочувствия к человеку: он не годился даже для случаев из ветеринарной практики. Тут Берия, конечно, недоработал. Но его можно было, если не простить, то хотя бы понять: «сегодня жизнь моя решается: сегодня Нинка соглашается!»
Мясников очень натурально развёл руками и печально вздохнул.
– Обычно, в подобных случаях, руководствуясь соображениями врачебной этики, мы вынуждены говорить близким родственникам неправду: дескать, жить будет, но трудоспособность вернётся не скоро…
Если бы он видел в этот момент лицо «родственника»!
– Но собравшиеся здесь – не родственники и не кисейные барышни, а соратники товарища Сталина, его верные ученики и первые лица государства. Поэтому я скажу правду: товарищ Сталин обречён…
Как ни старался Берия, но с «оглашением приговора» он так и не смог «убиться взглядом»…
Глава шестая
Постепенно на дачу съехалось всё Политбюро. Ну, так, как в прежние времена дворяне съёзжались на «приёмы»: в персональных экипажах и с личными кучерами. Поправка на время была несущественной: экипажи заменили авто, а кучеров водители. Но два других отличия были серьёзней. Первое: съезжались не на бал. Второе: съезжалось именно Политбюро, а не «свежеизбранный» Президиум ЦК. О «приёме» были оповещены лишь те лица, которые являлись членами руководящего органа до последнего съезда. Неофитов не было. За небольшим исключением в лице, точнее, в лицах, Сабурова, Первухина и Пономаренко.
И это было показательно. Настолько показательно, что даже Лозгачёв, далёкий от кремлёвских интриг человек, отметил про себя этот факт. Но уже без удивления: факт «удачно» вписывался в ту информацию, которой с ним поделился Браилов…
Анастас Микоян, обиженный на Хозяина за отстранение от участия в «чайных церемониях», глядел теперь на синюшное лицо Сталина без малейшего сострадания. И то: столько довелось перенести… без чая и дворцовых сплетен! По этой причине «форма соответствовала содержанию». То есть, взгляд не отделялся от убеждений, являясь всего