был настолько увлечён демонстрацией величия, что, по счастью, не обратил внимания на эти переглядывания. Хотя, даже в случае «обнаружения», ничего «предъявить по линии заговора» он не мог: не имел оснований. Для него не было секретом то, что профессора несколько лет работали вместе с Браиловым. И, тем не менее, давать Лаврентию Палычу лишний повод для подозрений было ни к чему. Особенно сейчас. А то ведь возьмёт и пустит в работу. Вместе с источником. За Берией «не заржавеет».
Получив «запрос» от коллег, Семён Ильич согласился, не раздумывая: в подобных случаях пиявки, хоть и бесполезны, но совершенно безвредны. А имитировать кипучую деятельность было важно и нужно: Берия должен был видеть, что события развиваются в точном соответствии с его планами, и ни на минуту не усомниться в подлинности усилий врачей.
– Сколько ему осталось?
Участники «монтажа» пиявок на мгновение оторвались от работы. На лицах медиков дружно, как по команде, отобразилось недоумение и даже страх. «Ему»? Разве так можно говорить о Хозяине? И действительно, голос, которым Берия озвучил вопрос, был не только далёк от сострадания: Это был голос «заведующего дыбой», интересующегося лишь в силу производственной необходимости. Не заметить это не могли даже рядовые «лекари от пиявок».
– Сколько ему осталось? – раздражённо повысил голос Берия, уставившись теперь на одного Мясникова. Лаврентий Палыч настолько вошёл в образ преемника, что ему уже было не до выбора слов, тем более, на конкурсной основе. Он рвался на трон, и лишние куртуазности были бы… только лишними куртуазностями.
Мясников пожал плечами.
– Трудно сказать… Кровоизлияние, судя по видимым последствиям – обширное… Организм сильно изношен… К тому же, возраст…
– Сколько?! – не снёс «высоконаучных надругательств» Берия. Мясников «профессионально» задумался.
– …Думаю, что сутки… Максимум, двое…
Берия посмотрел на часы. В этот момент неожиданно затрещал телефонный звонок. Трубку поднял Хрусталёв. О чём он говорил, не было слышно, но вскоре он подошёл к Берии, и зашептал тому на ухо, оглядываясь зачем-то на телефонный аппарат.
– Посылай всех к чёртовой матери! – хорошим, таким, рёвом, порекомендовал Лаврентий Палыч. Он уже не обращал внимания ни на момент, ни на уместность либо неуместность подобного тона.
Грохоча от усердия сапогами, Хрусталёв ринулся к телефону, но тут ему в спину донеслось:
– Постой: я сам их «пошлю»!
В отличие от Хрусталёва, Лаврентий Палыч был очень даже слышен.
– Ты, лекарь хренов! – загремел в коридоре его резкий голос. – Если ты ещё раз сунешься со своими рецептами, я прикажу стереть тебя в лагерную пыль! Самого мелкого помола! Ты понял меня, эскулап собачий! Пилюлькин, мать твою!
Вскоре он вернулся, и, обращаясь к одному Маленкову,