в своей «боевой» дохе.
Но не зря говорится: всё, что ни делается – к лучшему! И это «всё», или часть его, было не только неожиданно, но и кстати: Сталин невольно иллюстрировал слова профессора о «безнадёжности» своего положения.
– Вот!
Быстро просчитав ситуацию, Мясников, едва ли не радостно, указал пальцем на «правильно умирающего» Хозяина. Так, словно предъявлял доказательство своей правоты. Довод оказался убойным – и Берия опять пришёл в возбуждение, и опять в радостное: приближалось время «ч».
И прежде далёкое от трагического, его «мироощущение» уже начало переходить в ликование.
– Убедительно! – амнистировал он профессора, как минимум, до конца траурных мероприятий. Хотя, скорее всего, этот минимум оказался бы заодно и максимумом. Для того чтобы думать иначе, нужно было совершенно не знать Лаврентия Палыча. Те, кто его «не знал таким», то есть, «знал с неправильной стороны», давно уже «не значились в списках». По причине более тесного знакомства.
Не снимая с лица восторга – не снимался уже – Берия обернулся к Маленкову:
– Видел, Фома неверующий?
Тот шутливо поднял руки вверх.
– И вообще…
Дорабатывая роль, Мясников решил, что настало время «подать десерт».
– Самая впечатляющая картина впереди, непосредственно перед финалом, буквально за несколько минут до него. Так что, Вы сможете налюбоваться ещё и угнетением дыхания, и почерневшими кожными покровами, и всеми иными «прелестями» «ухода». Момент будет растянут по времени, и даже те, кто опоздает к началу, ничего не потеряют: увидят «в повторе».
Берия был настолько обнадёжен профессором и настолько впечатлён картиной «заката», что уже не мог не выйти с ответным словом.
– Я доволен Вашим усердием, профессор.
Он протянул одну руку Мясникову для пожатия, а другой снисходительно «обработал» профессора по плечу.
– Можете не сомневаться в том, что я этого Вам не забуду.
Если профессор до этого ещё сомневался «на свой счёт», то после этого перестал. Но обижаться ему было не на что. Всё было честно: мавр сделал своё дело, а заказчик принял на себя обязанности по обеспечению его ухода. И не упрекнёшь ведь заказчика в чересчур вольном толковании «инструкции»: даже первоисточник не расшифровывает глагол «уходить». Профессору осталось лишь судорожно дёрнуть кадыком, и надеяться на то, что и у Нострадамуса сбывались далеко не все прогнозы. Правда, в данном случае дело осложнялось тем, что прогнозист и исполнитель выступали в одном лице.
– А сейчас оставьте нас.
Берия глазами показал Мясникову на дверь – и профессор не заставил Лаврентия Палыча делать это дважды.
– Садись, Егор!
Берия энергично подтянул к себе венский стул, и звучно шлёпнул мясистой ладонью по сиденью. Маленков грузно опустил раздобревший зад на твёрдое лакированное дерево.
– Итак, как говорят