в воду. Она нырнула, подхватила свое сокровище и по той же изящной дуге скользнула вверх.
Онрен плавала как дракон. В решимости оказаться следующей, Тани ушла на глубину. Она рассудила, что течение от родника должно отнести жемчужины к западу. Повернув, она тихо поплыла вдоль дна, работая только ногами, а руками просеивая ил.
К тому времени, как пальцы подцепили крошечную бусинку, у нее давило грудь. Тани всплыла почти одновременно с Турозой, который, движением головы отбросив со лба волосы, напоказ поднял свою жемчужину.
– Солнечный жемчуг. Его носили избранные богами, – сказал он. – Когда-то в нем видели символ прошлого, символ истории. – Он, как ножом, блеснул улыбкой. – А теперь им так часто украшают себя простолюдинки, что цена его сравнялась с грязью.
Тани взглянула ему в глаза:
– Ты хорошо плаваешь, достойный Туроза.
Она его насмешила.
– О селяночка… Я выставлю тебя такой дурой, что клан Мидучи никогда больше не допустит худородных замарашек в свою среду.
Он поплыл к берегу. Тани пропустила его вперед. Ходили слухи, что на последнем испытании первым ученикам предстоит сойтись между собой. С Онрен Тани уже сражалась. Ее противником будет либо Туроза, либо Думуза.
Если первый – он все сделает, чтобы ее сломить.
Никлайс провел тревожную ночь в доме правителя на мысе Хайсан. Постель здесь была куда роскошнее, чем привычная ему на Орисиме, зато не давал покоя колотивший по черепице дождь. К тому же было невыносимо влажно – обычное дело для сейкинского лета.
Где-то перед рассветом он встал с отсыревших простыней и отодвинул ширму от окна. Дул теплый и густой, как гоголь-моголь, ветерок, зато можно было увидеть звезды. И поразмыслить.
Образованные люди не верят в призраков. Бредни, будто бы души мертвых живут в элементе под названием «эфир», – чистый вздор. Но в его ушах стоял шепот, в котором он, без сомнений, узнавал голос Яннарта, и этот голос говорил: то, что ты сделал с музыканткой, – преступление.
Призраки – это голоса, которые оставляют после себя умершие. Эхо слишком рано ушедших душ.
Яннарт солгал бы ради спасения девушки. С другой стороны, Яннарт умел лгать. Он чуть не всю жизнь играл роль. Тридцать лет лгал Трюд. И Оскарду.
И Алейдин, конечно.
Никлайс задрожал. Холодок разошелся у него из-под ложечки при воспоминании о ее взгляде над могилой. Она знала давно. Знала и молчала.
«Не ее вина, что мое сердце принадлежит тебе», – сказал ему однажды Яннарт, и сказал правду. Их, как многих отпрысков благородных семей, связали, не спросив. Помолвку скрепили в день, когда Яннарту исполнилось девятнадцать, – за год до встречи с Никлайсом.
У него не хватило духу присутствовать на венчании. Узел, стянувший их судьбы, терзал его. Появись он при дворе немного раньше, они могли бы стать супругами.
Никлайс фыркнул. Кто бы позволил маркизу Зидюру связать судьбу с нищим ничтожеством из Розентуна! Алейдин тоже была простого рода, зато в ее отданной супругу руке было полно